Русскую поговорку "Один в поле не воин" применительно к Куприянову лучше было бы переиначить, как "и один в поле воин".
На открытую борьбу с генералами-заговорщиками Первый секретарь ЦК КП(б) Карелии мог решиться, только опираясь на надежных товарищей, обратившись за поддержкой к влиятельным фигурам в государственном и партийном руководстве в Москве. На кого из сотрудников своего аппарата он может положиться, кому до конца довериться? Такие сомнения его посещали часто и заставляли искать тех, кто должен был грудью стоять рядом с ним в борьбе.
Я был наслушан о многих его сотрудниках, а с некоторыми из тех, кто работал с Геннадием Николаевичем вместе в годы войны, доводилось общаться. У меня часто возникал вопрос: мог ли Первый на них опереться? Были ли они надежны? Не сумели ли противники Куприянова завербовать кого-нибудь из его окружения в свой лагерь?
Яков Васильевич Ругоев, народный писатель Карелии, не раз говаривал, что Куприянов был не таким человеком, чтобы броситься в атаку, не обеспечив безопасность тыла. С его слов, в первую очередь член Военного совета фронта мог опереться на одного из известнейших работников республики, вто время начальника политотдела четвертого стрелкового корпуса Егорова Филиппа Ивановича. Это была выдающаяся личность в Карелии в начальный период революции. В восемнадцатом году он организовал из местных карелов боеспособный отряд для борьбы с белофиннами. Его бойцы не жалели жизни, чтобы не отдать под пяту оккупантам родную Карелию. Идея создания карельской государственности руководила всей деятельностью Филиппа Ивановича, он вынашивал ее с начала двадцатых годов. Егоров был одним из организаторов съезда карел Олонецкой и Архангельской губерний 7 июля 1920 года.
Надо отдать должное мудрости и высокой гуманности этого народного руководителя: ему ни на йоту не были свойственны замашки националиста. Его жизнь была отдана служению народу Карелии, и он никогда не делил его на коренных и некоренных, закладывая при решении государственно важных дел фундамент национального единстна народов республики. Отечественную войну он начал в составе 71-й дивизии, принявшей удар противника на многокилометровом рубеже от Сортавалы до Ребол и дальше. Войну Егоров закончил комиссаром армии и хорошо жал обстановку не только в среде руководства Карельского фронта при старом и новом командовании, но и имел представление о внутреннем климате Главного Политуправления Красной Армии, так как многие годы был в близких отношениях с начальником ГПУ КА, членом Политбюро ЦК ВКП(б) Щербаковым.
Не умирает версия о том, что Филипп Иванович написал интересную, честную книгу о людях и событиях, очевидцем и участником которых он являлся.
Говорили, что издательства не смогли или побоялись ее опубликовать, и произведение где-то затерялось. Те, кому довелось прочитать его, отмечали, что по актуальности и честности давно ничего подобного не встречали. Рукопись насчитывала что-то около шестисот страниц.
Осенью 1994 года меня познакомили с сыном Филиппа Инановича Юрием Филипповичем Егоровым, и он любезно передал мне материалы из домашнего архива отца.
Разбирая материалы архива, я где-то, в дальнем уголке души, не оставлял надежды, а вдруг попадется рукопись? Если не целиком, то хоть фрагменты из нее или черновики. I 1о, увы, ее не оказалось. Зато меня все же ожидала другая, тоже важная, находка. В руки попалось письмо Ф.И. Егорова Щербакову в Москву с заголовком:
"Об отношении местного карельского населения к финской и Красной Армии и о политике финских оккупантов в Карелии".
Начинается оно так: "Считаю своей обязанностью информировать Вас и высказать некоторые соображения по указанному вопросу в силу знания народа". В начале письма он рассказывает о себе. "Родом я из Олонецкого района, с 10-11 лет в Ленинграде и Москве. С 1919 года командовал отрядом, сражавшимся против финнов. Тогда же четверо членов моей семьи были расстреляны белофиннами".
Затем следует послужной список с перечислением мест работы и должностей, а далее письмо наполнено фактами, документами, цифрами, иллюстрирующими одну мысль, нацеленными на одну идею - адресат (это Щербаков) должен правильно понять психологию карельского народа. Автор письма проводит четкую грань: есть карелы советские, и есть карелы финские.
Филипп Иванович подчеркивает, что у оккупантов была четкая политика по отношению к местному населению, она была направлена не только на разобщение между карелами и русскими, но и на открытое натравливание карел на русских. Русское население подвергалось жесткой дискриминации. К вепсам, карелам и финнам отношение оккупантов было иное.
Много места в письме занимает объяснение, почему карелы не выходили встречать свою армию-освободительницу. Причина была одна: когда гремела канонада, люди укрывались в лесах и не знали, что их территория уже свободна от врага. Это - не повод, убеждает автор письма, считать карелов враждебно относящимися к нашим вооруженным силам.
Далее в письме идут выдержки из высказываний карельских крестьян на собраниях в поддержку Советского Союза и осуждение ими оккупантов. Тут же прикладываются акты по поводу грабежа финнами колхозов и избиении граждан.
Некоторые умозаключения. Письмо-донесение отправлено в Москву скорее всего в начале июля 1944 года. Тогда уже распространялись слухи о предательстве карел и о том, что население республики недружелюбно относится к нашей армии. Ясно, что такое обстоятельное сообщение с приложением множества документов, высказываний десятков крестьян - не написать за один присест. Стало быть, Филипп Иванович собирал материал загодя, вероятно, зная уже, что придется опровергать черную клевету, исходящую от пришлых военных руководителей. Как же ответил Щербаков на письмо друга, с которым знакомы были еще с гражданской, только один воевал с белофиннами, а друой - с Колчаком?
Лично Егорову - никак, зато Калашникову от него из Москвы по линии Политуправления сигнал пошел, и тот с возмущением пенял инициативному подчиненному: "Не твое дело заниматься национальным вопросом, трудись над своим проблемами"...
