Наш городок, как и много других рядом с лесозаводами, стоял на опилках. Они лежали под ногами толстым рыхлым слоем. Пройдет рота, скажем, в столовую, и после нее остаются борозды, после батальона - ходы сообщения.
Командир отделения, младший сержант Кочура, ростом не вышел и был на голову ниже своих подчиненных. Но это только в казарме мы были выше его. Когда шли на занятия или в столовую, выше нас становился он, отделенный. Он никогда не опускается в траншею, что образуется под нашими ногами. Всегда идет поодаль от строя и потому кажется выше нас. Его голос всегда звучит внушительно:
- Запе-ва-а-й!
Стоит взводу затянуть песню, как следом:
- Весе-лей!
Старчак, наш помкомвзвода, тоже идет со взводом. Но еще на большем отдалении. Демонстрирует субординацию. Старчак ростом, что и Кочура. Только более гибкий и фигуристый. В муштру, что практикует отделенный, не вмешивается. Взвод полностью отдан отделенному. Правда, есть еще два отделения. Они не в счет. Все делает Кочура. И командует нами, и учит нас, и наказывает. Видимо, ему кажется, что команды лучше его никто не отдает, никто так не умеет воспитывать молодых солдат, как он. Кочура для нас - царь, боги воинский начальник. Если вдруг после команды "петь" продолжается молчание, это представляется ему саботажем, а может, и более крупным преступлением. Потому в такие моменты он становится беспощадным.
- На месте марш-ш!
Подав команду топтаться на месте, он выпячивает хиленькую грудь. В этот момент нам на ум приходит петух, вступающий в бой с сородичем.
Маршируя на месте, мы тем самым утрамбовываем опилки, погружаясь все ниже и ниже. Он же, Кочура, при этом растет, поднимаясь сначала вровень с нами, потом выше и наконец, превращается чуть ли не в Гулливера.
Ему это по душе, и потому он не спешит подать новую команду: "Вперед - марш!"
Наконец, ему надоедает наше угрюмое топтание, и он командует: "Выше ногу!". Когда находит, что его распоряжение выполнено и воспитательная функция осуществлена, подает очередную команду: "Вперед шагом марш!". Только мы отходим от утрамбованного места, как опилки, точно тесто на дрожжах, поднимаются, и траншея вновь превращается в неглубокую борозду. Кочура вновь становится прежним гномиком, а мы - его старой завистью.
Чувствовал ли отделенный недостаток своего роста? Видимо, да. Не зря же он никогда не становился рядом с нами в строй. Разве только утром при разводе. Но их проводили редко и в темноте, и недостаток своего роста отделенный восполнял властностью. Даже сам помкомвзвода Старчак никогда ему не перечил.
Кочуре хотелось от нас слышать только такие слова: "слушаюсь", "есть выполнять", "будет сделано", "никак нет". Других он за нами не признавал.
Так было все эти месяцы. Нам казалось, так будет всегда. Но тут прибыло пополнение. Как же теперь?
