- Кто они, эти солдатики: чернорабочие или будущие фронтовики ?
- Трудармия.
(Разговор в порту)
Спустя неделю, как мы приехали в Архангельск, нас определили в тридцать третий запасной полк и сразу же привлекли к разгрузке океанских судов, прибывавших из Америки по ленд-лизу.
В первые дни работы на судах мы поняли, что американская помощь была весьма значительной, а наша пропаганда пыталась ее принизить.
И вот мы входим во вместительные трюмы, а потом в еще более просторные склады, от кровли до пола забитые заокеанской продукцией. Этих складов только в пяти портах Архангельска насчитывалось несколько десятков. Они тянулись более чем на двадцать километров вдоль берега Северной Двины.
Пройдут годы, помощь Америки прекратится и начнется переоценка многих событий. Нас уверяли, что США поставили нам техники и продовольствия не так уж много, чтобы считать их участниками разгрома гитлеровской Германии, и что эта помощь составляла... всего три процента от общих затрат, понесенных Советским Союзом в войне.
Видеть те океанские суда, входить в их трюмы, работать на бесчисленных складах (подобные хранилища существовали не только в Архангельске, но и во многих других портах) и не уяснить истинных размеров помощи союзников, было невозможно. Ее на себе ощутили фронтовики: тушенка, яичный порошок, сухая картошка, сахар, крупы и многое другое были доставлены из США.
А машины - "студебеккеры", "форды", "виллисы", "дойччи"?.. Их тогда знали все. Они таскали орудия, на них стояли реактивные установки "катюши", с их помощью буксировали самолеты на аэродромах, перевозили войска.
"Правда" за 11 апреля 1944 года приводила цифры относительно помощи союзников Советскому Союзу.
Только самолетов к этому времени было получено 12 тысяч, 9 тысяч танков, 212 тысяч грузовиков, судов разных боевых- 104.
Видимо, стоит сослаться на переписку руководителей трех великих держав - СССР, Великобритании и США - - в годы войны по поводу поставок оружия и продовольствия Советскому Союзу.
Уже в одном из первых посланий премьер-министра Великобритании Черчилля Сталину говорилось:
"Я был рад узнать от лорда Бивербрука об успехе трехсторонней конференции, состоявшейся в Москве.
Мы намерены обеспечить непрерывный цикл конвоев, которые будут отправляться с промежутками в десять дней. Следующие грузы находятся в пути и прибудут в Архангельск 12 октября: 20 тяжелых танков, 193 истребителя (предоктябрьской квоты). Следующие грузы отправятся 12 октября и намечены к доставке 29-го: 140 тяжелых танков, 100 самолетов типа "харрикейн", 200 транспортеров для пулеметов типа "брен", 200 противотанковых ружей, 50 пушек калибром в 42 миллиметра со снарядами..." (Переписка Председателя СМ СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны. 1941 - 1945 годы. Политиздат, 1957, том 1, с. 28.)
Уже позже газеты сообщали, что за годы войны было проведено 78 конвоев, состоящих из 1404 судов. За период проводки конвоев погибло более 30 тысяч человек. Нельзя забывать, что часть военного снаряжения, в том числе самолеты и иная техника, была доставлена в Советский Союз воздушным путем.
Почему я заговорил, используя официальные источники, о помощи союзников? Не только для того, чтобы сказать: нам, несшим главную тяжесть войны с фашизмом, союзники сочувствовали и пытались облегчить наши страдания, ускорить поражение врага.
Для кого-то та помощь выражалась только в цифрах, причем явно заниженных. А для офицеров запасного полка - в натуральной выгоде в виде тушенки, яичного порошка, круп, спирта, шинелей из тонкого английского сукна и тканей для их жен и любовниц. Я уже упоминал о такой мелочи, как котелки-термоса. Для нас, солдат, оставалась одна изнуряющая работа.
Технику и боеприпасы мне не довелось разгружать. Я даже не знаю, привлекали ли солдат к той работе. Скорее всего, с судов танки и тягачи, грузовики и легковушки отгоняли своим ходом и немедля отправляли на фронт.
Отсюда понятно, что склады использовались лишь для хранения продовольствия.
Растянувшиеся на 20 с лишним верст, они были переполнены различным продовольствием, и значительная его часть прилипала к рукам различных хапуг-скорохватов и не доходила до солдат, не говоря уж о многих тысячах голодающих в тылу.
Возникает вопрос: почему к разгрузке судов привлекали солдат? Ведь нас готовили воевать.
Объясняется это несколькими причинами. В первую голову тем, что не хватало докеров и фактически не работала погрузочно-разгрузочная техника. Да ее тут, собственно, и не было, по крайней мере, мы ее не видели. Во-вторых, солдатский труд начальству был выгоден: командованию жилось при этом более чем припеваючи.
Не зря же тогда иронизировали, глядя на лощенные физиономии некоторых тыловых офицеров и тех, кто ошивался возле них: "Кому война, а кому мать родна".
К слову, докерами, а если по-русски, грузчиками, работали почти одни женщины. Они обслуживали портальные краны, правда, их насчитывались тогда единицы. Вкалывали они на тракторах и даже на тягачах. Только не таскали мешки, как мы. Мешки весом по 90 килограммов переносили голодные и изнуренные солдатики, не имея за свой адский труд даже куска сахара или горстки сахарного песка.
За счет нашего труда жили привольно в штабах те, кто командовал нами, кто не бывал на причале, а сидел в отапливаемых кабинетах. Не исключено, что от щедрот нашей работы кое-что перепадало отдельным людям не только в Архангельске, но и в стольграде. Но как ни тяжело было нам на разгрузке, мы все же не бегали по глубокому снегу, не мерзли на открытом ветру, не зарывались в мерзлую землю. И уже одно это доставляло нам временами маленькую радость.
В этой работе имелась своя выгода. Во-первых, как я уже сказал, нам не надо было мерзнуть на полевых занятиях, а морозы в ту зиму редко бывали ниже 30 градусов. Во-вторых, кое-какие крохи от этого добра перепадали и нам. Скажем, по чьей-то оплошности или хилости мешок с песком падал на причал. Тут уж не зевай! Успевали и карманы набить, и рот наполнить. Тот же прием применялся и с яичным порошком.
Труднее бывало с добыванием свиной тушенки. Но и здесь солдатская смекалка выручала команду. Ящик нечаянно выскальзывал и ударялся о бетон причала. Банки разлетались во все стороны, в том числе падали и в реку. Не собирать же помятые банки для отправки на фронт! Их отправляли на солдатские кухни запасного полка.
Ложки мы всегда носили с собой. Поев тушенки, если не успевали отобрать "счастливую" банку зоркие охранники, ложку прятали снова под обмотку.
В дни работы в порту мы не только сами были сытыми, но и выручали тех, кто оставался в городке и не мог добраться до этих вкусных и калорийных продуктов.
Было бы наивно думать, что охрана порта не знала о наших хитростях и закрывала глаза на происходящее. Нет, она активно вмешивалась в подобных случаях и сурово наказывала тех, кто, по ее мнению, умышленно расхищал предназначенное фронту. Правда, и солдатская смекалка не ограничивалась разбиванием ящиков и порчей мешков. Иные умудрялись невесть когда сшить мешочки под сыпучий продукт и припрятать их подмышкой. Иногда такие уловки выплывали наружу, и тогда виновнику грозили большие неприятности, вплоть до трибунала.
Кражу продуктов при разгрузке можно было исключить. Для этого не требовалось особых средств борьбы или больших затрат. Перед началом работы солдат требовалось хорошо накормить, а наиболее усердным в конце дня выдавать грамм хотя бы по сто сахара. Вот и все затраты. Ущерб от потерь в конечном счете было бы куда меньше. Но в том-то и дело, что в сохранении добра для фронта были заинтересованы не все. У кого-то личные интересы стояли выше. А списать часть этого добра на аварийные случаи было очень легко. Налицо был узаконенный дележ продовольствия между цивильным руководством порта и военным командованием гарнизона.
Более всего, видимо, перепадало тем, кто распоряжался нами в штабах.
О той работе в порту у меня остались хотя и отрывочные, но довольно яркие воспоминания. Да и как такое забудется?
...Трюм судна настолько велик, вместителен, что трудно даже с чем-то сравнить. Разве с ангаром из дюралюминия, что начали поступать из США по ленд-лизу.
Такие ангары пойдут для укрытия новейших самолетов, позже в них разместятся цеха крупных заводов и комбинатов. Это произойдет спустя многие годы.
Мы носили со дна парохода мешки с сахарным песком. Поднимались наверх, словно покорные рабы, медленно, с оглядкой. Стоило выбраться на палубу и глотнуть воздуха, пропитанного морской солью, как голова начинала кружиться. К счастью, свежий воздух и ветер быстро взбадривали, а идущие сзади не позволяли зевать.
Если с невысокого бортика судна, окружающего трюм, бросить взгляд на дно трюма, откуда только что выбрался, мелькнет неприятная мысль: свались отсюда вниз, где копошатся десятки твоих товарищей - и ты, и многие из них окажетесь трупами. Отсюда, с высоты пяти-шестиэтажно-го дома, виднеются внизу не красноармейцы-грузчики, а какие-то белесые существа, вытаскивающие мешки и наваливающие их на подставленные спины таких же жалких существ. Спины принимали груз и удалялись. Эта вереница мешков растягивается по длинному дну трюма и потом по трапу поднимается на палубу...
Выбравшись наверх, все до единого солдата пытаются хоть на миг прислонить дно мешка к бортику. Не всем это удается. И все же никто не спешит начать спуск. Кто-то тужится приподняться на носки и тем прислонить хоть малую часть мешка на бортик. Кто-то пошатывается от тяжести ноши.
Быть беде, если вдруг перестанут подпирать слабака снизу.
- По-ш-ше-ёл! - кричат ему.
Спуск на причал дается не менее тяжко. Мешок толкает, точно в спину кто-то упирается бревном. Смотреть под ноги, тем паче на причал, что уже в пятнадцати метрах от тебя, никак нельзя. Нервы сдадут. Правда, здесь никого не пришибешь и не придавишь, кроме себя, хотя, как знать.
Среди этой суеты, крика, мата, команд, мелькания ног, сгорбленных тощих спин, запаха пота каждый норовит выгадать секунду-другую, чтобы бросить горсть песка в рот. Там, в трюме его - сколько душе угодно.
Видать, кто-то из ребят умышленно пропорол мешок.
Как тут не набить карманы сладостью? Только много ли съешь на ходу, да еще без капли воды? Зато про запас есть что припрятать. Вот боец наклонился, поправляет сползшую обмотку, видать, уже успел насыпать песка в штанину. Песок облепляет икру. Нога пухнет, становится толстой, как у слона. Как теперь таскать мешки? Песок трет икру. К концу дня парень вряд ли поднимет мешок со дна парохода. Пожалуй, и сам едва ли доберется до казармы. Икра все одно даст знать... Она будет растерта до крови.
Такое заметят многие. Увидит командир. Не упустит это из виду и охранник. Кладовщица усмехается: "Воруй, воруй! - говорят ее плутоватые глаза. - Завтра другим сам закажешь воровать!"
