На сплав финны собрали всех синемукшинских подростков старше 14 лет. Вставали мы с ранней зорькой и, наскоро умывшись, брались за багры. Часам к девяти под хлипким навесом, сделанным на скорую руку, ели кашу или вареную картошку с рыбой, - то, что было приготовлено по распоряжению финского солдата, приставленного к нам после ранения. Он спуску не давал, и не успевала ложка заскрести по дну миски, как раздавалась команда - "Работать!". Жидкий чай, обжигаясь, глотали уже на ходу.
Потом был длинный, напряженный отрезок дня, когда бревна шли и шли, крутясь и налетая друг на друга, а наша задача была не давать им сбиваться в заторы, направляя баграми в свободные окна воды. Работали по 16 часов. Если случались заломы, когда лес, нагромождаясь, создавал целую стену, а новые бревна подпирали и поднимались на дыбы - о времени забывали, пока бесформенная груда вновь не превращалась в ровную движущуюся плоскость.
В первую неделю сплава и во сне перед глазами мелькали маслянистые крутящиеся бока бревен, и под шум воды эта лента уходила в бесконечность. Утром, с нытьем и недовольством, разминали мы налитые болью мышцы, с трудом втягиваясь в работу. Мне приходилось воевать не только с непослушными бревнами: часто, от пестрого мелькания перед глазами вдруг начинала кружиться голова, и на некоторое время я останавливался, давая отдых глазам. Неподвижные берега или спокойное небо возвращали меня в нормальное состояние. Частенько подневольные раздражались, ворчали, хныкали, но я всегда был в ровном, спокойном состоянии духа, - рядом со мной, на сплаве, незримо работала Лемпи. В мыслях я не расставался с ней ни на минуту; мог справиться с любыми бревнами, плыви они хоть вместе с корнями и ветками. Лишь бы все это скорее кончилось, ведь меня ждет моя Лемпи. На сплаве нас продержали полтора месяца, но на этом работы не закончились. Наша встреча снова оттягивалась. Мне оставалось одно - ждать, хотя ожидание уже превращалось в пытку. Я мечтал, как при свидании поцелую и крепко прижму к себе девушку, пусть хоть на меня обрушатся все кары небесные. После краткого отдыха в Больших Горах нас привезли на огромную поляну, заросшую мелколесьем и кустарником, здесь планировалось строительство аэродрома. Два солдата нас построили и, вручив лопаты, куда-то исчезли и что-то не появлялись. Мы долго ждали их, не смея расходиться, а когда солнце перевалило за полдень - улизнули в лес. Каждый подался в свою деревню. Добравшись до Ки-нелахты, я удивился бросившимся в глаза переменам: финский гарнизон, что до моего отправления на сплав размещался в лесу под деревней, ретировался.
Лемпи с ефрейтором стоят на бугре у дороги, спешившись с высоких солдатских велосипедов. На багажниках закреплены защитного цвета сумки с вещами. Вокруг - толпа ребят.
- Нас вышли провожать? - радостно спросила Лемпи.
Глаза ее полыхнули синими искорками, когда она увидела,
что я подхожу к ребятишкам.
- Здравствуйте, мужички! - поздоровался я и взглянул на девушку. - Терве, Лемпи!
Лицо и шея девушки стали медленно заливаться краской. Ефрейтор настороженно следил за нами. Лемпи неспешно повела велосипед за руль вдоль обочины. Я шел рядом с ней, за нами двигалась ребятня. Замыкал шествие Вилле. Я не мог позволить себе даже взять Лемпи за руку, но наши глаза сказали друг другу все.
- Поехали с нами, Юсси, - взмолился голос девушки. - Ты так хорошо учился, в математике разбираешься, человеком станешь! А если уж подашься в моряки, я тебя ждать буду, - оглянувшись на Вилле, шепотом добавила она.
Я молчал, не ожидая такого поворота. "Молчишь? - не дождалась ответа Лемпи. - Думаешь, выбьешься здесь в люди? С вашим колхозом? Вспомни, на что была похожа конюшня и ферма, когда мы пришли? А рига? Да она так и сгниет с дырявой крышей, ничейная".
- При чем тут это? - вырвалось у меня. - При мне хоть отец с матерью поживут подольше. Пойми, я ведь один теперь за кормильца. А они как будут? - показал я рукой на Синемуксу и лес.
Дальше дорога круто спускалась под гору. Я молчал, зато как громко стонала моя душа! Кто мешает мне уйти с этой доброй, прекрасной девушкой на ее родину? Изо дня в день видеть эту милую улыбку? Разве не волен каждый в своем выборе под этим огромным небом - одним на всех? На склоне гурьба остановилась. Надо было прощаться.
- Вилле, - сделала последнюю попытку Лемпи. - Давай возьмем Юхо с собой в Суоми!
Ефрейтор резко поправил ремень автомата на груди и буркнул:
"Не пойдет никуда твой Юхо! У него - своя Суоми, - и он повел дулом автомата в сторону деревни. - Ты тут меньше беседы разводи. Им еще своих встречать. Забыла про это!" Да, похоже, я недооценивал этого парня. С головой, как оказывается, он был в дружбе.
Притормаживая, он тихонько поехал под гору и скрылся за поворотом.
- Ну что же, Юсси? - смотрела на меня Лемпи, и столько любви было в этом взгляде! - Решайся! Везде люди живут! - Ее погрустневшие глаза неспешно обвели озеро, лес, деревню, потом отыскали дом, где, без малого протекло три года ее военной жизни. - "Спасибо этим краям!" - читалось во взгляде. Я молчал и смотрел на нее. Опускал глаза, а потом снова смотрел. В эти последние минуты мне необходимо было наглядеться на нее на всю жизнь. "Почти два месяца не видел, - проносилось в мозгу. - О такой ли встрече мечтал? Как же тыпохорошела!", - казалось, кричали ей мои глаза. "И зачем тут дружки под ногами путаются, чесали бы домой! Проститься по-человечески не дадут!" Все это пронеслось в мозгу за какие-то мгновения. Ребята притихли. Здесь, кроме Васи и Пети, была вся моя ватага. Напряженно ждали они, что предпримет атаман. Неужто их покинет? Не в силах тянуть дольше эту пытку, я крикнул ей: "Прощай!" - и, не оглядываясь, едва удержался, чтобы не перейти на бег. Только бы ребятня не увидела моего лица! Ведь уходит - враг, а я кисну, как на похоронах родного человека. А сердцу Ныло: "Эх ты, мужик называется! Ну что ты этой мелюзги Постеснялся? Хоть бы напоследок поцеловал! На всю жизнь ведь расстались! Любовь же твоя уходит! Другой такой никогда не будет!" Оглянулся - внизу, под гору на бешеной скорости несся ее велосипед, спицы блестели на солнце сплошным серебристым кругом. "Прощай, Лемпи!" - заорал я так, что берега многократно отозвались отчаянным эхом... Аи!.. Аи!.. Aи!.. Лемпи!.. Лемпи!.. - передали они ей мою боль. Обернувшись, она обрадовано помахала мне рукой и поднеся пальцы к губам, послала поцелуй - первый и последний за все наши встречи. Тут же потихоньку куда-то стала уходить боль. На душе потеплело.
