Осенью прошлого года я ехал в Трускавец. Уже на территории Украины в вагон вошли цыгане, очевидно, две семьи во главе со стариком. Что-то щемяще знакомое и даже родственное послышалось мне в их речи. Не сразу сообразил, что цыгане говорили повенгерски. Подсел к ним в соседнее купе и спросил, естественно, по-русски:
– Вы что же, родного языка не знаете? Или вы венгры?
Старик ответил за всех с достоинством:
– Цыган никогда родного языка не забудет. А живем мы с венграми много лет в одном поселке. Вот эти женщины, они мадьярки.
И тут же старик заговорил на цыганском со своими внуками.
Пока они ехали до Львова, я услышал от них и украинскую речь. И уж совсем я был удивлен, когда узнал, что старик также почешски говорить может. Таким образом, по крайней мере, на четырех языках цыгане, ехавшие со мной, свободно говорили. Между тем ни высшего, ни среднего образования никто из них не имел.
Этот разговор я вспомнил, знакомясь с письмами читателей «Ленинской правды», пожелавших высказаться о языковых проблемах в Карелии, поскольку нетнет да и проскальзывает у авторов писем мысль о бесполезности и вредности знания нескольких языков. Яде, изучал финский, а теперь и русского хорошо не знаю; зачем, мол, карелам родной язык, если все русским владеют? Не это ли предубеждение о вредности совмещения языков до сих пор мешает в детских садах заниматься с детьми и на родных языках – карельском, финском, вепсском? Кстати, для многих семей в Карелии своими являются и два, три и даже четыре языка. Почему же нельзя активизировать, поощрять эти богатства?
Огорчил меня и еще один предрассудок. Некоторые читатели считают, что «введение» в обиход еще одной письменности – это только пустая трата государственных денег. У нас и без того, мол, проблем много.
Вот вам и интернационализм, который обязательно предполагает равноправие народов и наций, взаимное уважение, активную помощь друг другу. Не говоря уж о том, что вкладывание денег в культуру и образование не обязательно должно давать немедленные плоды и что гораздо выгоднее тратить на культуру хотя бы часть тех миллиардов, которые закапываются порой в землю.
Сама дискуссия о карельском языке, начавшаяся в апреле 1988 года в «Ленинской правде», показывает, что национальные вопросы даже у нас, в «тихой» Карелии, могут приобретать необычайную остроту.
Весьма красноречиво и отношение авторов писем к данной дискуссии. Оно диаметрально противоположно. Ф. Николаев (пос. Кубово, Пудожский район) полагает, что «с точки зрения читателя, этот спор можно считать затянувшимся и в свою очередь несостоятельным». Персональная пенсионерка, член Союза журналистов СССР Т. Рогаткина, напротив, пишет: «Уважаемая редакция! Очень хорошо, что вы время от времени (хотя очень редко) печатаете на страницах газеты материалы о проблемах карельского языка».
А письма продолжают идти, в каждом свой взгляд, свое отношение к проблеме.
Многие письма – это признание в любви к родному языку.
Именно любовь к родному языку, родной культуре побудила большинство читателей взяться за перо. Какое возмущение вызвало письмо читательницы, скрывшейся под инициалами У. Д., высказавшейся против изучения карельского языка в школе! «Как она может называть себя карелкой?! Человек, призывающий не учить родной язык, не может (а может, и не хочет?) желать счастья и благополучия своей Родине!» – это мнение студента Г. Евтюкова (Петрозаводск).
Идентично отношение к таким авторам писем и у Т. Рогаткиной: «Вопервых, стыдно в наше время подписываться под заметкой одними инициалами (это вроде анонимки), а газете – печатать их. Вовторых, считаю, что эти авторы не могут называться настоящими карелами».
В общем потоке писем их, разумеется меньшинство – тех, кто считает, что «карельская письменность не нужна». Это читатели А. Петров (пос. Калевала), В. Иванов (пос. Ляскеля), О. Морозова (Петрозаводск), К. Ипатова (пос. Кестеньга), А. Реброва (пос. Чална).
Каковы доводы противников карельской письменности? Один из доводов: в карельском языке несколько диалектов и множество говоров. К. Ипатова так и пишет: «Я сама олонецкая карелка, живу в Лоухском районе, в Кестеньге. Мы на карельском языке друг друга не понимаем. В каждом районе Карелии говорят поразному».
Другой довод: читатели боятся «неразберихи» (В. Иванов), которая была с языками в Карелии, «метания из крайности в крайность» (А. Реброва).
«Я на своем горьком опыте испытал все эти языковые эксперименты, – сообщает А. Петров. – Начал учиться в 1938 г. на финском языке и окончил четыре класса. В пятом классе начали учить карельский язык Олонецкого и Пряжинского районов, оставили русский алфавит с добавлением букв. Мы, жители северных районов республики, не понимали этого языка. Вскоре отменили карельский язык и начали учить только порусски. Шестой класс я окончил на русском языке, но после образования КарелоФинской ССР в 1940 году начали снова учиться на финском языке. Седьмой класс окончил на финском».
О подобных перипетиях с языком написали многие читатели.
Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Волевых решений в нашем прошлом принималось с избытком. Страдали не только языки, но и народы (напомню хотя бы о судьбе ингерманландцев, большинство из которых в результате насильственных переселений осталось без родины).
Мне даже думается, что именно боязнь повторения прошлого побуждает некоторых читателей выступать против родного языка столь категорично. И не только боязнь, но и утрата веры в то, что от нас, от каждого в отдельности, чтото зависит. Но давайте задумаемся о судьбе народа, о его будущем. Представим себе, что слова В. Иванова соответствуют действительности: «Мне кажется, что большинство карел против введения карельского языка в школе», посколькуде, «в основном все говорят на русском языке, читают русскую литературу». И это же скажут вепсы, финны и представители всех других наций и народов? Понятно, что при таком подходе у народов, как этнических образований со своими корнями, своей культурой и историей, будущего нет.
К счастью, большинство авторов писем стоит на другой точке зрения, несмотря на то, что уже многое утеряно, упущено. Как свидетельствует А. Тервасова (Таллинн), сама дискуссия на страницах газет о том, нужен ли карельский язык, «пробудила в сердцах карелов чувство национального самосознания».
«...Карельская культура! Разве она возможна без родного языка? Знали бы вы, как ищут эссойльские учителя песни на родном языке для своего прекрасного хора!» – восклицает Т. Рогаткина.
И действительно! Остро стоит вопрос о том, как сберечь родной язык, дать ему жизнь и в будущем.
Читатели неплохо проинформированы о том, как формировалась карельская народность, где карелы живут, какими литературными языками пользуются сегодня. Напомню, что в течение десятков лет северная Карелия рождала писателей, которые создавали свои произведения на финском языке, – А. Тимонена, Я. Ругоева, П. Пертту, О. Степанова. Разговорная карельская речь в их книгах звучит в диалогах, это придает им яркий национальный колорит. Книги, например, О. Степанова просто нельзя представить без этих диалогов. В них выражено национальное сознание, психология карел. Они стоят многих описаний. Близость северного (основного) диалекта карельского языка к финскому позволяет читателям (и финнам, и северным карелам) читать произведения карельских писателей, пишущих на финском языке, без особых усилий.
Но все ли читатели могут быть этим удовлетворены? Оказывается, нет. Наибольшие трудности здесь возникают для южных карел (ливвиков и людиков).
Вот почему в разные годы делались попытки писать и на южных диалектах. В 30е годы Ф. Исаков, уроженец деревни Койкары Олонецкой губернии, опубликовал совместно с Н. Лайне сборник «Хуондес». В 70е годы начали публиковаться П. Лукин и В. Брендоев. Поэтические книги В. Брендоева (а теперь у него вышел и сборник юмористических рассказов) на книжных полках не залеживаются.
В том, что П. Лукин и В. Брендоев стали писателями карелоязычными, чуть ли не главную роль сыграло знание финского языка. Оба в конечном счете избрали для своих книг латинский алфавит. Как писатели, они усиленно искали в карельском языке именно исконные карельские слова, и в этом смысле их тексты выглядят совсем не так, как выглядели публикации 30х годов, где русских слов больше, чем карельских, и карельский язык становился родственным не финскому, а русскому. Впрочем, есть читатели, которые полагают, что у финского и карельского языков «общего очень мало». Ф. Федоров из Куйбышева, который многие годы самостоятельно изучает проблемы карельского языка, убежден, что «на 95 процентов лексика не совпадает». Он имеет в виду не ливвиковский и людиковский диалекты, которые являются, с его точки зрения, самостоятельными языками, а северный диалект.
Итак, можно ли создать единую карельскую письменность, да еще срочно, как этого желают многие читатели? Для когото здесь проблемы нет. Создал, и все тут. Думаю, что правы те авторы писем, которые не хотят, чтобы, спеша, снова «наломали дров».
Между тем в некоторых письмах проскальзывают былые нотки. А. Тервасова пишет: «Конечно, для писак из журнала «Пуналиппу» и «Неувосто–Карьяла» нужен финский читатель. Писать и редактировать будут финны, а карелы пусть выписывают эти журналы и читают, хоть по слогам». Ее вывод: «Понять карела может только карел».
А как же быть с теми карелами, которые вообще против карельского языка? Или с теми финнами, которые поддерживают карел? В. Куокканен (Петрозаводск), например, понимая остроту проблемы, даже предлагает создать два языка. Вернее, три, так как есть еще вепсский, «пусть малочисленный, но всетаки народ». Он же с огорчением констатирует, что в связи с полемикой по поводу сохранения малых национальностей идет «»тихая война» между теми или иными группами». Да, это очень вредная тенденция.
Думается, что, пока идут дискуссии, в южных и северных районах республики в детских садах и в детских яслях обязательно надо иметь воспитателей, говорящих на карельском языке. Без этой ежедневной языковой практики язык не сохранить. Это касается и финского, и вепсского языков. И, конечно, нужен букварь карельского языка. Он пригодится и в детских садах, и школах. Чтобы читать книги П. Лукина, В. Брендоева, карелоязычные тексты, которые публикуются на страницах «Пуналиппу», «Кипиня», «НеувостоКарьяла», нужно знание азов.
Карельский, вепсский и финский языки – языки родственные, и «ссорить» их нельзя ни в коем случае. Финский литературный язык может и должен быть помощником в освоении живых разговорных языков, не имеющих пока литературных традиций. Чем лучше мы знаем финский язык, тем легче будет путь к родным. Элиас Леннрот, создавая «Калевалу» строчку за строчкой из огромного «грубого» материала карельских и финских народных песен, соединял родственные народы и нам своей народной по духу «Калевалой» завещал эту дружбу на века. Финский язык, кстати, и сегодня в нашей республике еще недостаточно прочен. Преподавание его лишь как языка иностранного или родного – этого мало. Необходимо хотя бы в некоторых школах преподавание и предметов на нем. Нужны общества, клубы, нужна совместная деятельность. Язык не должен превращаться в мертвую «латынь».
Думается, что общими усилиями можно многого достичь. Сохранение малых народностей – дело интернациональное!
О. Мишин
