Владимир Егорович Брендоев стал писателем очень поздно. Лишь в сорок один год от роду он опубликовал первое стихотворение. Поэтому, вероятно, творческая биография его только складывается. В 1980 году издательство «Карелия» выпустило в свет первый сборник стихов В. Брендоева «Край мой Олонецкий», через три года вышел второй поэтический сборник «Горячая забота», затем третий – «Можжевельники». Сейчас готовится к выходу сборник рассказов «На постое» и в работе новая стихотворная книга «Ты мне мила». Книга стихов Владимира Брендоева выпущена и в Финляндии.
Среди писателей нашей республики В. Е. Брендоев единственный, кто занимается творчеством на родном карельском языке. Именно с ним мы решили обсудить проблемы прошлого, настоящего и будущего карельского языка в Карелии, которые ставят в письмах наши читатели.
– Первый вопрос, Владимир Егорович, о языке ваших произведений. Что это за ливвиковский диалект карельского языка, на котором вы пишете?
– Это язык моей родины, олонецких карел. Чтобы понять возникновение диалектов в языке в общемто небольшого карельского народа, нужно заглянуть в его историю. Хотя бы обзорно ее себе представить. Прародина карел – Карельский перешеек, территория, ограниченная с запада озером Сайма (Финляндия), с востока Ладожским озером, с юга Финским заливом, рекой Невой; на север она простиралась до нынешней Сортавалы и даже чуть дальше. Здесь жили карельские племена.
В конце XI – начале XII веков эту территорию начали «осваивать». С одной стороны этим занимались новгородские бояре, которые приходили на эти земли, создавали монастыри, способствовали обращению язычников карел в христианство. С запада подступали шведы. Они перешли Ботнический залив, высадились на Аландские острова, начали осваивать земли западной части нынешней Финляндии.
Земли карельских племен были легкой добычей. Карелы в ту пору не имели своей государственности, а значит, у них не было дружин. Жили они не столько хлебопашеством даже, сколько охотой и рыболовством. Именно на них столкнулись интересы вначале новгородцев, а затем и централизованного русского государства и Швеции. Дележ карельских земель с переменным успехом продолжался практически 500 лет. Только в 1809 году окончательно установилось господство России, и территория современной Финляндии стала Великим княжеством Финляндским.
Ну, естественно, кто больше всего страдал от бесконечных войн, набегов и распрей? Местное население, которое оказалось «в ногах». Именно карел больше всего и «топтали». Что делать, если жить дальше невмоготу, а защитить себя нет сил? Нужно уйти. Карелы стали покидать родину. Большую роль сыграла в этом церковь. Карелы к тому времени исповедовали православие, как и русские. Шведы были лютеране. Значительная часть карел через перешеек ушла на Валдайскую возвышенность, на тверские земли, другая часть перебралась через Ладожское озеро на Волхов и по Волхову – на тихвинские земли. Причем переселение карел было не одноразовым. Ученые отмечают несколько «волн», значительно протяженных во времени одна от другой. Вероятно, и это оставило свой след в языке.
Карелы, пришедшие туда и на Олонецкую равнину, нашли не пустую землю. Здесь жили вепсы, язык которых был им близок. Любопытно, что «пришельцы» не принесли своих законов и правил, не влезли, как говорят, в чужой монастырь со своим уставом. Они приняли те правила жизни, что были у хозяев. Это привело к тому, что процесс объединения, ассимиляции вепсов и карел прошел быстро и безболезненно. Так появились олонецкие карелы – ливвики и людики, язык которых отличается от так называемых собственно карел, живущих на севере. Собственно карелами называют и тех, кто ушел в глубь российских территорий.
Селились карелы в здешних олонецких местах под покровительством монастырей, которые давали земли и защиту от шведов.
– Ваши соплеменники есть и в Ленинградской области...
– В прошлом году в составе писательской делегации я был у вепсов Ленинградской области. В Винницах проводился фольклорный праздник. Да, вепсов там много, они живут по рекам Оять и Паша. Когдато эта территория входила в Олонецкую губернию. Однако в первые годы после революции Ленинграду нужна была электроэнергия, и ленинградцы начали активное строительство гидроэлектростанций на Свири, Волхове, а затем при административном перекрое этот экономический район отошел Ленинградской области. Верх взяла экономика. Национальные интересы местного населения в расчет приняты не были. Между тем большой куст карельских деревень в районе Кондуши, чуть меньший в районе Гумбарицы был отторгнут от вековых культурных, экономических, родовых связей. Между прочим, вепсы меня отлично понимали, а я понимал их речь...
Очень жаль, что об истории карельского народа нет ясных, внятно написанных популярных книг. Мне часто приходится выступать перед различными аудиториями, и всякий раз с досадой убеждаюсь, какой огромный интерес у людей к прошлому и как мало он удовлетворен. Карелы о себе почти ничего не знают. Незнание это для нас, литераторов, для всех, кто связан с просвещением и идеологией, становится позором.
– Вы свободно владеете карельским (как странно об этом говорить вообще!), финским и русским языками...
– Я родился в олонецкой деревне и говорю с детства на ливвиковском диалекте. В три года от роду меня вывезли в Ленинград, где я прожил семь лет. Десятилетним ребенком меня вернули домой, и сразу – финская оккупация. Карельских детей финны учили в школах, где преподавание всех предметов велось только по-фински. После войны в течение некоторого времени и наши, советские школы в Карелии учили детей только на финском языке. Такие мои языковые «университеты».
– Гораздо чаще теперь можно встретить в республике карела, который едва владеет родным языком, не знает финского и знает очень ограниченный русский. Как сложилась столь дикая, противоестественная ситуация?
– А что вы хотите? Долгое время говорить об этом вообще «не рекомендовалось», иначе можно было заработать ярлык «националиста» или срок. Это теперь известно из публикаций центральной прессы. Разве Карелия была исключением?
Что касается жалкой истории карельского языка, хочу сразу оговориться: я знаю ее как литератор. Ученые, специалисты, безусловно, тоньше и глубже осветят события, вскроют подоплеку. Это крайне необходимо сделать, причем со всей мерой правды. Я же лишь коротко обозначу канву событий.
После Великой Октябрьской революции Карелия была, как известно, краем бездорожья, почти массовой неграмотности, и первыми, если можно так сказать, просветителями здесь оказались финны. Это были те, кто пришел сюда после гражданской войны, кто перешел в результате восстания финских лесорубов, переселился из Канады и США. Много финнов жило в Ленинградской области. Например, в Гатчине существовал даже финский педтехникум. Костяк партийных кадров, учительства, интеллигенции сложился из этих финнов.
Карельский язык еще не был изучен, не были выработаны литературные нормы. Этим активно занимались, но ведь работа предстояла огромная. В тех условиях был введен финский язык. Стали учиться на нем в школах, издавать газеты, появилась и своя, карельская интеллигенция, росло национальное самосознание карел.
Однако после смерти Владимира Ильича Ленина Сталин ведь изменил не только экономическую, но и национальную политику. В нашей республике это сразу почувствовалось. Всякая работа среди тверских (калининских) карел была свернута. В 30х годах началось ухудшение отношений с Финляндией. В Карелии стали репрессировать финнов. Конечно, репрессии захватывали и русских, и карел, но в отношении финнов они были чудовищными. Людей постепенно приучали к тому, что в сознании понятие «финн» стало равнозначным понятию «враг». Назваться финном в те годы было все равно, что объявить себя головорезом... Партийные работники, писатели, учителя финской национальности почти полностью были репрессированы. Финский язык был отменен. В эти же годы начался нажим на Финляндию по обмену территориями, и в воздухе запахло войной...
Иначе говоря, финны, которые охраняли и прятали Владимира Ильича Ленина, помогали делать Великую Октябрьскую революцию, защищали ее в первые годы, в одночасье стали «плохим народом», превратились в «агрессоров», «головорезов». По моему глубокому убеждению, это историческая несправедливость. Мы еще не сказали всей правды об этом времени.
– Вернемся к проблеме языка. Как отразилась на ее решении эта война?
– В середине 30х годов, как я говорил, финский был отменен и введен карельский язык. Но что это был за язык? Изучение диалектов, разработка норм не были к тому времени завершены, словарей не было. Проблему «решили» так: натаскали из разных диалектов слов и сочинили какой-то «среднеарифметический», искусственный карельский язык. Разумеется, он был, однако, чужд и ливвикам, и людикам, и вепсам. Помню, альманах «Карелия» на карельском языке в ту пору сопровождался словариком, чтобы карелы могли сообразить, о чем прочитали... Между тем пути создания единого литературного языка были давно известны. Например, за основу русского был взят московский говор, а остальные, влившись, обогатили его. То же и в Финляндии, где основой государственного стал диалект центральной области Уден маан ляяни (провинция Новой Земли). «Авангардный» путь, избранный в нашей республике, заведомо вел в тупик.
С заключением мирного договора с Финляндией в 1940 году на территории Карелии была образована КарелоФинская ССР. Сделано это было, видимо, с политическим прицелом и в нарушение Конституции СССР 1936 года. Среди конституционных условий, необходимых для того, чтобы республика могла стать союзной, было миллионное население; у нас же едва набиралась, наверное, половина миллиона. С созданием КФССР вновь был введен финский язык. А в 1956 году, когда республика вновь стала автономной, финский язык был снова отменен.
– Решили, видимо, что финский больше «не нужен», а карельский «недостаточно хорош»...
– Шараханья сыграли свою роль в негативной оценке карельского языка даже среди специалистов. Появились мнения, чтоде карельский язык «не был принят населением». Однако что такое в процессе формирования и освоения языка пять лет? Миг! Этот временной отрезок не дает даже малейшего основания оценить что-либо в языковой ситуации.
Слепое администрирование, замешенное на бездумной конъюнктурщине, – вот причины негативной языковой ситуации, сложившейся в республике к настоящему времени. Северные, южные карелы, финны
– все имеют равное право на свой язык. В этом нет ничего страшного. В Дагестане в равной степени используются девять языков, и это тоже автономная республика. Почему у нас не может быть два или три?
– А не поздно, Владимир Егорович? Целое поколение выросло «без языка»...
– Ну вот и вы туда же! Вопрос ваш неправомерный, некорректный, если хотите. Если бы мы рассуждали о художественной гимнастике применительно ко мне, давно пенсионеру, тогда, пожалуйста, поговорим: рано или поздно. Говорить о родном языке для народа нужно только однозначно: ввести, чем быстрее, тем лучше. У нас нет никаких оснований не делать это. Язык ведь не просто средство, при помощи которого можно пообщаться с соседом. На нем держится родовая память, он связывает старое с молодым, прошлое с настоящим, он проводник народной мудрости и нравственности. Кроме того, карельский язык стал бы отличным «подготовительным классом» в изучении финского.
В течение последних двадцати лет я ежегодно бываю в Куйтеже, и каждый год такие новости: то отец сына зарезал, то сын отца, то брат, то сват... По-моему, это последствия чудовищной бездуховности, которая в огромной степени рождена тем, что люди оторваны от корней. О какой духовности карел может идти речь сегодня? Чужой? Переводной с финского или русского?
– Известно, что недавно вы переехали в Олонец, занимаетесь там с молодыми самодеятельными литераторами, много общаетесь с молодежью. Как вы оцениваете языковую ситуацию на родине сегодня?
– Вот вам пример. Молодой парень, рабочий, пишет неплохие стихи на русском. В одной из строк, чтобы показать рост человека, написал: «Головой трогает потолок...» Я ему толкую, что слово «трогает» можно заменить на «касается», что у него это не по-русски, а по-карельски вышло; это у карел «коскоу» – трогать – для обозначения роста. Но самое грустное: парень карельского языка не знает! Он русскими словами записывает карельские мысли – вот в чем его трагедия!
И целое поколение карел научилось куцему русскому у своих родителей, которые в свою очередь детство и юность говорили по-карельски, потом забывали его, осваивая плохой русский, чтобы потом передать его таким своим детям.
Сколько поколений должно сменить друг друга, чтобы карелы освоили русский в такой степени, чтобы заниматься на нем творчеством, я не знаю. Но когда мои деревенские родственники спрашивают по утрам, помыл ли я глаза, я их больше не поправляю: бесполезно! Понятие «умыться» в буквальном переводе с карельского «умыть глаза».
Много вреда нанесло и наше учительство, ревностно относящееся к наличию пятерок по русскому у карельских детей: «Пожалуйста, не говорите с ребенком дома по-карельски, он плохо усваивает русский в школе».
– Но ведь во многих школах преподается финский язык. Ведется речь о введении преподавания карельского...
– Если и карельский будут преподавать, как финский, дети не будут знать никакого языка по-прежнему. Детям моего поколения все предметы в школе преподавали только по-фински, потому-то мы его и знаем. Будь это уроком финского два часа в неделю, все обернулось бы бесполезной тратой сил и средств, как это происходит сейчас с иностранным языком в средней школе. Бессмыслица, иначе не назовешь.
– Так ведь угасание родного языка происходило десятилетиями на глазах местного и иного начальства, которое почти сплошь карельской национальности. Карелы и сегодня в руководстве, почему же так мало дела?
– И карелы бывают разные. Сидят такие в креслах и думают только о прибавлении зарплаты. Скажи ему, что есть местечко повыше, но для финна или русского, он мигом свою национальность перепишет... Встречал выродков, которые стыдились своей карельской национальности. Родители не вложили в него духовности, они теперь нищие, потому что не знают культуры народа, не любят его. Таких, к сожалению, много. Вся эта больная языковая проблема для них не более чем выдумка Брендоева ли, Мишина ли, газетчиков ли. Сам слышал ворчание: «Что им там, больше писать, что ли, не о чем». Дело не двинется, пока такие будут на пути. Они ведь все «оказывают содействие», «думают», «будут решать» и прочее, не ударяя при этом палец о палец. Зато к очередной дате расскажут с трибуны по цитатнику, что национальная политика – это сегодня самое, самое...
– Карельский язык для вас – рабочий инструмент. В творчестве он испытывается с наибольшими нагрузками...
– Признаюсь, завидую русским или финским коллегам. У них за эти годы по доброй полке книг вышло, а у меня и показать нечего. Бывает, изведешься при переводах, измучишься, пока подберешь слово. Ведь даже словаря у меня нет. Конечно, лексически карельский язык беден. Он словно заморожен многие десятилетия назад и не развивается.
Я далек от мысли, что язык карел можно развить настолько, чтобы он стал вровень с финским или русским. Нет. Финский язык развивается вот уже два с половиной столетия, а еще недостаточен, и финны многих своих специалистов вынуждены готовить в Европе. Я думаю о том, чтобы карельский язык жил в наших селах и деревнях, чтобы молодые могли записывать предания и сказки стариков, могли петь и сочинять народные песни, читать книжки о прошлой и настоящей жизни. Чтобы жила и не обрывалась народная память, множились традиции, не оскудевала высокая духовность народа. Если сказать коротко, то для этого я и работаю, об этом все мои книжки.
Беседу вел Константин Гнетнев
