Есть ли будущее у нас с вами – карелов? Что нужно предпринять и уже сейчас, чтобы мы как народ не исчезли с лица земли уже в очень скорое время? А такая серьезная угроза, поверьте, существует. Надежда Стафеева в мартовском номере задала тон полемике в статье «Пассионарность карельского этноса, или какие формы энергетики свойственны карелам», подготовленной на основе суждений петрозаводского этномузыканта И.Б. Семаковой, и пригласила земляков к актуальному разговору.
Где карельский язык может жить сегодня? Не только на селе.
Волей происхождения, воспитания, полученного профессионального образования и личных ощущений я причисляю себя к активисткам движения за карельский народ. Окончила Петрозаводский государственный университет в 1999 году, Академию государственной службы при Президенте РФ в 2005 году, работала корреспондентом газеты, методистом, госслужащей – всё опыт пыталась накопить. Порядка 20 лет состою в рядах нескольких общественных карельских организаций, в недавнем времени возглавляла республиканскую общественную организацию молодежи ”Nuori Karjala” (”Молодая Карелия”), теперь являюсь региональным координатором международного финно-угорского Проекта ”Kielipezä” (”Языковое гнездо”). Знаю карельский язык и разговариваю на нем. Не так, конечно как, например, мои родители и люди старшего поколения, но среди сверстников достаточно бегло. Стараюсь использовать для этого любые возможности, которые только имею сегодня: выходные, праздники и отпуска с родителями в родном доме в Рожнаволоке, ежедневные телефонные разговоры с ними и другими родственниками, читаю газеты на карельском, прослушиваю радио и просматриваю еженедельные телепередачи, покупаю книги, слушаю очень много национальной музыки, как традиционной, так и современной, посещаю языковые мероприятия, пытаюсь общаться на карельском с теми друзьями и знакомыми, которые знают его, занимаюсь в творческом карелоязычном коллективе, иногда оттачиваю свое «карельское перо». В общей сложности – много чего. Конечно же, большую возможность предоставил интернет, где размещена масса материалов на карельском языке, интересно использовать карельский язык в социальных сетях. Я не случайно всё это перечислила, а хотела показать те сферы и формы, где карельский язык можно использовать сегодня. Не только в деревне, с бабушками и дедушками, как многие считают.
Несправедливо отождествлять карелов лишь с ушедшим укладом жизни. Двуязычие могло бы стать шансом. Язык – это не музейная ценность.
В статье Надежды приводятся научные изыскания И.Б. Семаковой, которая толкует на основе теории Л.Н. Гумилева фазы развития карельского этноса. По вполне объективным показателям мы сейчас находимся в мемориальной фазе (фазе умирания). Сложно с этим поспорить, нужно разве что быть сильным оптимистом, хотя и ученая оставляет в запасе право карелов встряхнуться за счет своей культуры в период так называемой солнечной активности, которая будет приходиться на 2013-2017 гг. То есть у нас есть приблизительно год, чтобы «сверстать» план своего возрождения.
Ничего в толковании И.Б. Семаковой я не нашла, к сожалению, о роли ЯЗЫКА как все-таки главного проводника в процессе возрождения. А это – самое главное, и как раз об этом я и хотела поговорить.
По мнению ученой, главная причина утраты карелами своей биологической активности кроется в утрате природной связи с северным ландшафтом под влиянием русского государства, осваивании всё новых, нетрадиционных для карелов, экономических связей и профессий, новых форм жизнедеятельности. Но я все-таки полагаю, что это не совсем так. Вернее, конечно, это неизбежно изменило карелов как народ вместе с ростом индустриального общества – это так и должно было быть, закономерным образом. Но всё-таки проблемой, я считаю, стало то, что русское государство взяло за единственный курс общенациональной идеи и безопасности именно централизацию общества за счет русского языка как единственного инструмента в управлении и отторжении аборигенов (коренных жителей) от земли, корней и языка (что в буквальном смысле происходит и по сей день, и в мартовским материале П. Притупа об этом хорошо сказано). Оно не дало шанс многим малым народам государства трансформироваться в современные реалии и самосохраниться за счет собственного национального идентитета.
Шанс мог бы быть следующим – через ЯЗЫК народа и создание государственной модели реального функционального двуязычия. То есть русский и карельский язык сосуществует рядом, на равных правах. Примерами таких стран являются, например, Бельгия, Швейцария, Канада, Испания, Великобритания. В определенной мере к ним относится также и Финляндия, где государство работает параллельно на двух языках – финском и шведском. Для нас это из области фантастики, потому как в России, пожалуй, кроме Татарстана, Чечни, Тувы и Якутии, где сильна языковая политика, моделей двуязычных обществ нет. В некоторых странах, например, Австралии, США, Эритрее, Люксембурге вообще справляются без единого государственного языка. Языками управлений являются одновременно несколько языков. В России, где около 160 самых разных языков, можно представить, насколько многоязычнее и, соответственно, интересней и креативней могло бы быть общество. А сколько народов могло бы не исчезнуть!
Я пытаюсь говорить о той модели двуязычного общества, когда о языке народа говорят не о как какой-то чуть ли не музейной ценности и старине, которую необходимо любить, оберегать и воспевать в народных костюмах, а как о живом изменяющемся организме, имеющем силу, престиж и моду. Язык в таком случае одновременно является средством управления, получения образования и информации. Но тогда на этом языке должны говорить. А как можно на нем заговорить и при каких условиях, когда он уже практически утерян, – поговорим далее.
Давайте не подменять живой язык элементами культуры. Нужна языковая преемственность.
Все-таки, что такое культура народа? Понятно, гораздо больше, чем просто сценические выступления, пошитые костюмы, народные голоса, конкурсы, праздники и калитки. Профессиональное искусство, живопись, литература, музыка определяют основы наличия современной культуры у того или иного народа. Всё это у карелов в определенной степени есть. А вот ЯЗЫК претерпевает огромные пробелы. И культура в привычном для нас понимании не сможет никогда заменить роли языка. Сейчас, по моим ощущениям, как раз происходит эта подмена. Мы, среднее и молодое поколение карелов, согласитесь, в большинстве своем уже не разговариваем на карельском языке, потому что он утратил свои социальные функции, мы его попросту уже не знаем или знаем отдельные выражения, немного помня от прародителей. Достаточно много таких среди взрослого поколения, которые хорошо понимают устную речь. Но не более. Это пассивные носители языка. Согласитесь, понимать язык и общаться на нем – это разные вещи. Государственная статистика по родным языкам далека от совершенства. Там указывается количество считающих тот или иной язык родным, т.е. определивших его таковым по собственному желанию. А степень владения – это уже почему-то не важно. Поэтому и картинка у многих народов России складывается более или менее благополучная.
На самом деле наш карельский язык, по классификации международной организации ЮНЕСКО, как и большинство финно-угорских языков России, находится под сильнейшей угрозой исчезновения. И если не предпринять в хорошем смысле радикальные меры, он исчезнет уже через пару десятков лет и останется лишь в письменных источниках. Мы приучены отождествлять карельский язык с некоторыми элементами культуры, орнамента и обязательно прошлыми народными традициями. Но главным фактором «живучести» языка является совсем не то, что на нем могут петь на концерте, что его изучают немножко в садах и школах, что проводятся конкурсы знатоков или что-то в этом роде. Главным показателем является то, насколько он передается из поколения в поколение и разговаривают ли на нем дети, т.е. наличие языковой преемственности. У нас этого уже нет…
Главный проводник народа в будущее – это свой родной KIELI (язык) как средство мышления. Начинать нужно с детей. Карелам нужны ”kielipezät” - языковые гнезда. Мировой опыт.
Во многих развитых странах мира в настоящее время идет политика ревитализации (англ. revetalization – оживление) языков малочисленных народов. То есть сообщества принимают решение сделать именно язык основой будущего в развитии исчезающего этноса и своего рода трансформатором исторических традиций народа в современные. «Инструментом» такой политики стали, прежде всего, дети и их родители.
Приведу несколько примеров. В Шотландии в 2001 году гаэльский язык, на котором уже не говорила молодежь, возрождался различными способами, одним из которых была предназначенная для будущих родителей языковая подготовка, получившая название «Выучил гаэльский до рождения ребенка». Иными словами, для взрослой молодежи устраивались языковые курсы, целью которых было приобретение достаточного владения гаэльским языком до рождения ребенка, с которым они могли бы говорить на нем. Обучение проводилось как для тех, кто не владеет языком, так и для тех, кто должен «поправить» свой язык, чтобы общаться на нем дома.
Во многих других сообществах исчезающих языков, в которых некоторая часть взрослой молодежи говорит на языке меньшинства, предпринимаются попытки оказать влияние на выбор языка домашнего общения путем информирования и просвещения. К примеру, на языке северных саамов, бытующем в Северных странах, и на языке выру, бытующем в Южной Эстонии, издаются предназначенные для родителей информационные буклеты под общим названием «Говори с ребенком на твоем родном языке». В них рассказывается, в частности, о положительных сторонах двуязычия, о языковом росте ребенка, даются советы по использованию языка меньшинства в семье. По данной теме существует большое количество имеющей практическую пользу околонаучной литературы, хотя, к сожалению, на русском языке она практически не доступна.
Но особенное распространение, а самое главное результат, получает методика так называемого языкового гнезда. Это такие группы детей при детских садах, где персонал (достаточно даже двух воспитателей на группе), в течение всего дня нахождения детей в саду разговаривает на том языке, который желают спасти, т.е. на генетически родном для данного местного сообщества языке. Корни технологии языковых гнезд уходят в Новую Зеландию. В конце 1970-х годов язык коренного населения этой страны стремительно уступал свои позиции английскому языку. Поскольку родители маленьких детей уже практически не владели языком маори, следовало найти возможность первоначальной его передачи вне дома. Языковое сообщество разом решило выступить против потери языка. Стали активно создаваться языковые гнезда (на языке маори – «те коханга рео»). Речь не шла об обучении языку, но о передаче его детям посредством игр и режимных занятий и через каждодневное общение, максимально приближенное к домашнему. Принцип работы языкового гнезда соответствовал принципам методики раннего и полного языкового погружения: воспитатели, начиная с самого первого дня, общались с детьми только на языке маори, английский из общения исключался, что позволило детям довольно скоро начать понимать обращенную к ним речь и далее научиться понемногу говорить самим. За короткий срок языковые гнезда перевернули ситуацию с языком маори. Гнезда основывали в быстром темпе в разных частях Новой Зеландии, и к 1985 году их общее число составило 450, а число носителей языка увеличилось в десятки. Деятельность языковых гнезд создала потребность для создания школьного обучения на языке маори. В районах бытования языка начали работать школы с преподаванием на языке маори, а также двуязычные школы с преподаванием части предметов на языке маори и части на английском. Схожая с языковыми гнездами методика языкового погружения применялась в Канаде для закрепления позиций французского языка, в Испании – с каталанским языком.
Языковое гнездо сыграло главную роль в процессе возрождения языков местных коренных народов на Гавайских островах, у саамских народов Лапландии. Например, носителей инари-саамского языка пару десятков лет назад было всего несколько десятков. За 10 лет деятельности языковых гнёзд их увеличилось до 400 человек. И здесь речь не идет о каком-то потрясающем демографическом взрыве. Рождаемость осталась прежней, просто в людях, проживающих на этой территории, чьи предки были когда-то саамами, проснулись корни. То, что язык вернули в уста их детей уже в детском саду, сподвигло население переписаться из финнов в саамы и продолжать укреплять свой национальный идентитет далее. Для передачи языка саамы активно использовали калифорнийскую программу «мастер языка и ученик», когда, например, к пожилому человеку, хорошо владеющему саамским, приходят люди, которые хотели бы изучить язык. Такое общение могло происходить или прямо дома у мастера или где-то в общественном месте, учебном центре.
В Финляндии в г. Вааса работает центр исследования проблем, связанных с языковым погружением, имеющий международное признание. По их исследованиям, языковое погружение и языковые гнезда дают детям, владеющим языком большинства (в нашем случае, русским), возможность выучить малый язык данного региона способом, который невозможен в условиях обычного школьного обучения в стандартном объеме 2-х и даже менее часов в неделю. Языковое погружение не только не лишает детей ничего, но дает нечто дополнительно. Посредством языкового погружения дети усваивают иную культуру и получают возможность научиться воспринимать ее положительно. Языковое погружение ведет к функциональному двуязычию, которое в свою очередь благоприятно сказывается на умственном и эмоциональном развитии детей и дальнейшем многоязычии.
Не нужно думать, что языковые гнезда в нашем случае могут как-то повлиять на степень владения ребенком русским языком. Этого не может произойти в силу хотя бы того, что семьи-то уже полностью русскоязычные, и русский язык имеет самые сильные позиции в стране. Нужно лишь посмотреть на второй язык не как на обузу, а как резервную возможность в развитии. Существуют научные исследования, в которых говорится, что язык – это даже своего рода терапия в асоциальном обществе. Венгерский ученый Янош Пустаи, известный миру как финно-угровед-практик, как-то сказал: «Подарите ребенку язык. Это будет гораздо больше, чем велосипед».
Численность карельского народа могла бы увеличиться не столько за счет рождаемости, сколько за счет возврата своего идентитета
Хочется надеяться, что этот материал читатель не посчитает за очень скучный. Особенно хочется, чтобы его прочитали в Пряжинской администрации, республиканских министерствах. Конечно, сложно рассуждать, насколько мировой опыт применим к нам, однако факты имеют место быть. Например, в поселке Калевала языковые карелоязычные гнезда существовали с 2000 по 2006 годы. Население всколыхнулось, стало проявлять огромный интерес к языку, дети выросли, пошли в школу и показали отличные результаты в учебе. К сожалению, административным решением деятельность там была прекращена. Но я думаю, что решение и выбор все-таки за сообществом. Тем более такое конституционное право у нас есть. Только язык может подтянуть за собой другие очень важные для народа вещи: приверженность, принципиальность и волю к действиям. У карелов, считается, большие проблемы с демографией на фоне того, что как кого не спросишь кругом, даже в городе, каждый второй-третий где-то глубоко-глубоко карел, вепс или финн. Вот они – непочатый край для поправки положения дел. Только нужно как-то суметь вытянуть эту глубину наружу, показать реальный ход, повлиять на выбор идентитета. Языковые гнезда могут изменить языковую ситуацию довольно быстро, это даже можно просчитать – ровно столько, сколько растут дети. В любом случае, такая работа не будет напрасной: владение языками никогда не станет проигрышем. Особенно, владение своим родовым, генетическим языком. Он останется в наших головах, в нашей семейной памяти и будет влиять на мировосприятие мира и собственную модель поведения, что может отозваться даже через много лет, когда нам потребуется наследство родителей, бабушек и дедушек. Я – за языковое наследство.
И напоследок. Меня очень удивило заключение И.Б. Семаковой на предмет того, что в свое время «…финны подставили себя на место карелов, напитав свою национальную культуру и язык за счет менее дальновидных соседей – карелов». Этот факт сказался на быстром снижении пассионарности карелов. Вот так да, жестко сказано! В то время, когда самые лучшие научные материалы о нас хранятся в финских архивах (а наши архивы либо сжигались, либо засекречивались, и вообще научно-исследовательская работа по народам была под запретом долгое время), когда просвещению мы до сих пор во многом обязаны финнам, когда наши языки – самые близкородственные, и соответственно, взаимообогащаемые, когда сегодня мы можем делать словари, грамматики, литературу, пользуясь финскими наработками, когда полное 6-томное издание словаря карельского языка под редакцией П. Виртаранта финнами уже полностью перемещено финскими учеными в интернет для всеобщего пользования… Да, финны подпитали свои корни у нас, но они их и хранят, развивают в отдельном молодом государстве. Хранят, в том числе, и для нас, а то мы с легкой руки наших великодержавных шовинистов уже давно бы их потеряли!
