Для восстановления форм морского и озерного хозяйства в выяснения ряда проблем исчезнувшей культуры большое значение я придаю изображениям лодок, которые выбиты на скалах Карелии (табл. 17).
Табл. 17. Изображение лодок на петроглифах Карело-Финской ССР
(Две верхних изображены на скалах Онежского озера. Три нижних с Белого моря: два небольших челнока и морская ладья с 15 парами гребцов. Сравнить с фото № 18). Онежские изображения лодок.
В районе северо-запада СССР (Ладожский и Онежский бассейны) пока известен лишь один челнок, найденный А. А. Иностранцевым на новом Сясьском канале. Эта находка указывает, что лодки делались из дубов примерно двухвекового возраста.
Техника изготовления лодки выявляет применение огня. Подпаливаемый лишь с одной стороны, дуб валился и, очищенный от сучьев и коры, подвергался постепенно выжиганию сердцевины. Последнее легче всего достигалось поддержанием огня, разложенного на камнях, которые клались на обрубок. Раскаленный камень постепенно выжигал под собой дерево, оставляя бока ствола обугленными, что, кстати, предохраняло древесину от загнивания. Когда огонь прожигал ствол на нужную глубину, человеку
оставалось лишь счистить каменными орудиями уголь, попутно уминая обугленную древесину в плотную массу. На этот прием указывают перегородки найденного Иностранцевым челна. «Рассматривая внутреннюю поверхность, можно легко заметить, что там, где пришлось обработать по волокну, там обработка весьма совершенная, как, например, сохранившиеся борта кормы, днище или дно самого челнока... Всюду, где пришлось вести обработку под некоторым углом к расположению волокон, там обработка менее совершенная — поверхность неровная, бугристая... В этом последнем отношении поверхность перегородки представляет нам наиболее поучительный пример, ибо здесь обработка ее должна была вестись как раз перпендикулярно расположению волокон. Здесь ее поверхность неровная, бугристая, местами еще сохранились следы от острия края инструментов, которым производилась обработка».
Табл. 18. Финляндская лодка, на которой население ездило лишь по воскресным и праздничным дням на богомолье.
Едва ли есть данные считать, что на Онежском озере лодки были иные, чем найденные Иностранцевым на южном побережье Ладожского озера. Понятно, что легкие челноки могли делаться из осины, как это мы до сих пор видим у коми, манси и ряда народов лесной полосы. Очень распространенные в доисторической Карелии долота, с желобом различной глубины на их рабочем конце, указывают на долбление. «Лодки ламут делают следующим образом: из хорошего, прямого, молодого тополя добывают бревно специально для лодки. После того, как оно подсохнет на солнце, обрубок начинают выдалбливать. Когда корыто будет готово, в него наливается вода, а по бокам снаружи разводятся костры. Вода нагревается, стенки корыта намокают и делаются мягче. Тогда постепенно начинают разводить днище все шире и шире до тех пор, пока не примет нужной формы... Если нужно, к этому боту (лодке. — А. Л.) снаружи по бокам прикрепляют доски деревянными гвоздями из сухой березы».
Интересна одна техническая деталь в лодках Белого моря. Это наблюдаемое в ряде петроглифов какое-то удлинение дна лодки. Подобное явление, по-видимому, дожило до нашего века в бывшем Никольском уезде б. Северо-Двинской губернии. Лодка «буса» на четыре человека выдалбливается из сосны, и снизу вбиваются две жерди для большего равновесия судна на воде. Этот прием во многих вариантах известен у ряда приморских племен. У лодок на Онежском озере, которое во время бури не отличается от моря, мы не находим этого приспособления. Возможно, что этот факт может служить указанием на разницу выездов.
Рассматривая челны Белого моря, мы имеем право полагать, что на них выезжали сравнительно недалеко в море, на что указывают прикрепленные для равновесия ко дну жерди. Лодка без промышленников, соединенная гарпуном на ремне с белухой, наводит на мысль, что при промысле на таких крупных животных, как белуха или кит, лодки в нужном случае могли служить поплавком (или, на языке Поморья «баклажкой»), не позволяя раненому зверю уйти в глубину и исчезнуть из поля зрения промышленника.
Лодки Онежского озера должны делиться на местные (вмещающие 4—6 человек, для охоты на лосей и оленей во время их переправки через реки) и на предназначенные для поездок на дальние расстояния.
Найденная в 1936 году группа петроглифов Залавруге выявила лодки с высокими бортами и вместимостью 20—40 человек (табл. 17) указывающие на применение на Беломорском побережье очень крупных лодок.
Был ли смысл строить большие лодки, требующие значительного количества гребцов, если переезды были на недалекое расстояние? Безусловно нет. Величина лодки была выгодна вследствие большей устойчивости при волнении, а большая численность гребцов означала гарантию большей безопасности при нападении Десяток челноков с тремя гребцами погибнет во время сильного ветра, так как волны опрокинут вертлявые челноки, а врагам легче расправиться по отдельности с тремя гребцами, чем с тридцатые, находящимися на одной большой лодке. Именно эти соображения указывают, что большие лодки Онежского озера и Беломорья были приспособлены на дальние расстояния.
Это подтверждает конструкцию судов группы Залавруги. Линия носа сильно поднята вперед, вероятно для защиты от волнения.
Табл. 19. Люди на лыжах.
(1—охотники, вероятно, разного возраста, 2—женщины. вероятно, разного возраста. На спине у левого охотника и женщины 2а мешки с грузом).
Любопытна форма носа — она не полога, как у современных лодок, а прямая, с выступом на дне. Очевидно, этим достигалась большая устойчивость судна, но понижалась его быстроходность. Прямая линия носа, рассекая встречную волну, вызывала большое физическое напряжение гребцов, потому что лодка рассекала водную толщу, а не скользила по поверхности.
У нас нет данных о расстоянии совершаемых на лодках путешествий вдоль Белого моря. Но во всяком случае следы человека на Соловецких островах (в 1929—31 гг. было учтено до 3.000 разных сооружений из камня) указывают, что человек перебирался на остров с суши, переплывая около 80 верст еще в очень отдаленные времена.
Нельзя не отметить, что промысла на белуху и кита еще не могут указать на очень отдаленное плавание. Белухи нередко подходят в погоне за рыбой к самому берегу; то же самое говорят и про китов. У китов есть определенные излюбленные места, и на них они остаются целое лето, если их не беспокоить. Они кормятся и резвятся в бухтах, греются на солнце между прибрежными скалами.
Остается попутно отметить вопрос о сухопутных средствах передвижения в ту отдаленную эпоху. Можно совершенно категорически утверждать, что водные артерии являлись не только средствами передвижения, но что все исторические события происходили вдоль рек, речек и связанных с ними озер. Чаща лесов служила резервуаром, где рождались и выростали объекты охоты. Даже в XIX веке путешественники западной Сибири писали, что: «При первобытной чаще лесов вообще не может быть речи о том, чтобы проникнуть в самую глубь. Даже между здешними жителями нашелся лишь один человек, который пробирался на 50 верст в сторону от реки».
Интересно, что петроглифы Пери Носа не дают кроме лодок никаких изображений, которые освещали бы средства сообщения. Зато петроглифы Белого моря содержат многочисленные изображения лыжников. Лыжи, судя по изображениям, делались короткими и широкими, то есть такими, как у современных промышленников для бега по глубокому снегу. Эта форма, не давая особой быстроты, отличается большой крепостью и лучше держит чело-века на снегу. Изображение людей с лыжами указывает на существование зимних промыслов (табл. 19).
Следовательно, летом лодки, а зимой лыжи были основными средствами сообщения жителей древней Карелии.
