В суматохе войны, когда человеческая жизнь не ставится ни во что, где уж тут до серьезного анализа происходящего не с тобой! Однако стоило отодвинуться от передовой и оказаться в тылу, даже не очень отдаленном, как мелочи, ранее неприметные или казавшиеся не достойными внимания и незаслуживающие обсуждения, начали перерастать в значительные явления.
Поначалу вывод нас с фронта мы восприняли с благодарностью высшему руководству. Чуть погодя возникли вопросы, на которые никто не мог дать вразумительного ответа.
Одно мы понимали не хуже кого-то. Нас, находившихся на оккупированной территории, держали под контролем. За нами шпионили, на нас натравливали других. Чего только не довелось слышать от себе подобных? Моя служба в армии прошла во многих родах войск, в том числе и наиболее престижных, как, например, в авиации. За годы службы я близко подружился со множеством 17-19 летних парней. Некоторые из них хотели поступить в авиационные училища. Им отказывали, даже не знакомясь с их автобиографическими данными. Почему? Был на оккупированной территории! Этим все и объяснено.
Позже Сталин собственным решением оставил в армии после всеобщей демобилизации некоторое количество военных специалистов, в числе которых оказался и я. Сначала задержал на год. Но когда ему объяснили, что мы теперь главная опора вождя и страны, он еще продлил нашу службу на год. Так мне пришлось отбарабанить почти девять лет.
Большинство ребят моего года рождения демобилизовались. Они мне часто писали в часть. Им на гражданке тоже было не сладко. В вузы не принимали и жаловаться было некуда.
Работая в архиве Карельского обкома КПСС всю весну 1990 года, я читал десятки заявлений и трогательных жалоб трудящихся, в том числе и о том, как разделяли карелов, финнов, вепсов и русских по принципу: был на оккупированной территории или не был.
Если хоть короткое время пребывал на оккупированной территории, на положительное решение вопроса, не рассчитывай.
Стоит вспомнить и про другие заявления и жалобы не от тех, кто в войну соприкасался с финнами, а от обычных советских граждан.
Можно было прочесть тысячи писем с самыми невероятными просьбами, советами, уговорами, и ни на одно не находилось удовлетворявшего трудящегося ответа.
Не хотелось думать, что такие ответы: пустые, шаблонные, никого ни к чему не обязывающие, писались под диктовку из Центра.
Видимо, партийные органы стеснялись удовлетворять заявления своих граждан.
В чем это разделение выражалось?
В армии были закрыты практически все учебные заведения для "меченых", включая самые малые - сержантские школы.
На "гражданке" детей, родители которых оказались на оккупированной территории, не принимали в техникумы, не говоря о вузах.
Автор этих строк - один из многих миллионов, испытавших на себе, что Куприянов вкладывал в понятие "вражда". К слову, не в 1944 году, даже не в 1949 году, после пышных торжеств в честь великого вождя всех народов. В конце 1952 года, даже в начале 1953 года.
В 1948 году я подал заявление в танковое училище. Не приняли, хотя по всем параметрам подходил. В 1950 году отказали в приеме в авиационное училище, хотя и в него по всем показателям оказался подходящим.
В ноябре 1952 года, после восьми с лишним лет службы в армии был демобилизован. Столько лет мы, призванные летом 1944 года, отбарабанили в армии. Успели повоевать и 16-летнем возрасте, потом прикрывали небо, обслуживая самолеты, сами летали. Если кто станет знакомиться с тем послевоенным временем, поймет, что нам всего доставалось сполна. Казалось, теперь-то в условиях "гражданки" с нами будут считаться. И вот первый прием, еще с большей отверженностью, чем в армии. Там хоть как-то скрывали неприязнь к нашему брату, помалкивали.
Едва я демобилизовался, как услышал о курсах, которые, якобы, организует Северо-Западное геологическое управление. Я -туда. Меня с радостью встретили. Рослый парень. Здоровый. Видать, хороший спортсмен. Образование среднее. Волне подходящий. Дали анкету. Предложили не задерживаться с ее заполнением.
В первых числа декабря я вернул ее в отдел кадров. Там работал мужчина, видать, из бывших офицеров. Прочел и ахнул.
- Так вы были в оккупации?
- Был.
Смотрю, мой кадровик, симпатичный моложавый человек, сник. Однако он быстро опомнился.
Хорошо, оставьте анкету... о вызове на собеседование вам сообщим после.
Сообщили. Не подхожу.
Здоровый мужчина, построивший около десятка аэродромов в Германии, Польше, Румынии, под Минском, в Молдавии, у границы с Ираном, под Петрозаводском, имевший самые лестные отзывы о своей работе-службе, когда почти пять лет командовал взводом и с ним возводил самостоятельно крупные объекты, не подходил в буровики.
26 декабря 1952 года мною было направлено заявление в ЦК КП(б) КФССР. В нем я писал о том, что Северо-Западное геологоуправление отказало принять меня на курсы. Почему? Потому, что я был в годы войны на оккупированной территории. На нескольких страницах описал, чем занимался в годы оккупации, что был в Финляндии и тоже подробно перечислил свои занятия там.
29.12.1952' года меня вызвали в ЦК КП(б) КФССР. Приняли ночью, тогда вообще все работали ночами, говорят, из-за Сталина. Дескать, он страдал бессонницей и мог вызвать кого угодно в любое время, вот и дремали работники аппарата в ночные часы.
Через 39 лет узнаю, кто меня принимал и как рассматривали мое заявление.
В приложении к моему заявлению есть такой ответ, что "...для учащихся курсов должно быть разрешение 1-го отдела о допуске к секретной работе... По мнению членов приемной комиссии, биографические данные тов. Сергеева требуют особой проверки органами МГБ. Отдел Тяжелой промышленности ЦК КП(б) КФССР не видит необходимости оказать т. Сергееву помощь в поступлении на курсы при СЗГУ."
Зав. отделом тяжелой промышленности Я. Тютюнников Подготовил текст Вайганов".
(Архив Карельского обкома КПСС, ф. 8, оп. 86. д. 211).
Подобных заявлений, работая в партархиве, я встречал столько, что не счесть. Тютюнниковы и Вайгановы потому и держались на плаву, что научились разделять людей. И не только во времена Сталина, по сию пору. Правда, после ареста и расстрела Л. Берии произошло некоторое смягчение противоречий между той и другой частями населения. Но только малой части и лишь кое-где. Даже после известного XX съезда КПСС и прочитанного на нем секретного доклада Н.С. Хрущева острота противоречий не спала. Если быть откровенным до конца, то тень недоверия между людьми не улетучилась и в наши дни. Фактически и теперь те, кто соприкасался с финнами в годы войны в какой-то степени ущемлены в правах. Те, кто были вдали от войны и сражений и, разумеется, не пережили ужасов военного лихолетия, считали и продолжают считать себя, как бы сказать помягче, более надежными приверженцами коммунистической веры, чем все остальные. Это - не абстрактное рассуждение человека, попавшего в жернова той тоталитарной системы.
Так было в прошлом. Так есть сегодня. Только с той разницей, что о превосходстве одних над другими теперь не говорят, но думают, и этого нельзя не замечать. Не об этом ли свидетельствуют многие межнациональные конфликты? Кое-кто подлинные причины конфликтов сознательно обходит. В Карелии тоже их не задевают, будто они и не существуют. Можно ли было в обстановке противостояния одной части населения другой рассчитывать, что власти займут справедливую позицию и станут на сторону обиженных? Во многом униженных и оскорбленных?
В другой обстановке - да. Но не тогда, летом 1944 года. И даже много лет спустя.
В те месяцы 1944 года властям "следовало поддерживать" тех, кто "эвакуировался в 1941 году", и давить, унижать тех, кто "жил в годы войны при оккупантах".
Здесь надо напомнить о том, что армейское начальство фактически было полновластно на территории республики и потому его решения были обязательными для всех.
Об этом говорят письма политкомиссара Калашникова начальнику ГПУ Щербакову.
В той сложной, во многом противоречивой обстановке, которую создали Штыковы, Калашниковы, Мельниковы, они сами стали детонатором возможного взрыва. И не произошел он только потому, что командованию Карельского фронта удалось заблаговременно разрядить источник взрыва.
Кого же преследовали волховские генералы?
Десятки тысяч женщин с малыми детьми, затолкнутых в никем не прибранные после перевозки скота баржи, которых с трудом тащили подальше от войны еле живые буксиришки, зачастую бросавшие баржи в открытом озере при налете вражеских самолетов. Петляя по свободной воде Онежского озера, капитаны этих суденышек тоже гибли, но подальше от тонувших или горевших барж.
Случалось, что не все тонули. Этих, чудом выживших людей, потерявших родных детей, впоследствии еще десятилетиями преследовали те, кто иногда войну представлял только по кинофильмам.
