Как-то мне довелось слышать, что Куприянов собрал более десяти интеллектуалов и поручил им сочинить письмо вождю и учителю Сталину, в котором рассказать о карелах, убеждая его не принимать всерьез rлевету группы генералов и некоторых политических деятелей на народ КФССР.
Лет десять тому назад народный писатель Карелии Ортье Степанов передал мне некоторые материалы – записи личного характера Геннадия Николаевича Куприянова, написанные им в бытность первым секретарем ЦК компартии республики. В них мне открылась титаническая работа и борьба первого лица республики с чиновниками из аппарата ЦК ВПК(б). Одно дело читать личные записи, а другое - взглянуть на те же вещи и события с позиции официальных документов.
К архивным материалам в те годы не допускали самих секретарей обкома КПСС. Лишь начиная с девяностого года партийные архивы чуточку приоткрыли. Когда мне представилась возможность ознакомиться с документами, стало ясно, что Куприянов свою битву с аппаратчиками не мог выиграть. В материалах удалось найти ответы на многие вопросы: почему маршал Мерецков не противился стремлению Штыкова депортировать карел? Какова роль Жданова в депортации ингерманландцев и подготовке выселения карел со своей земли?
За первые полгода работы с документами, мне ни разу не попадались на глаза папки которые потом станут сенсацией. Видимо, не только для меня - и для других. По крайней мере, так говорили люди, о которых те документы свидетельствовали.
Что за документы хранились во множестве папок? Сразу и не ответишь.
Они были обнаружены летом девяносто четвертого года, спустя 51 год, как появились на свет. Когда я с ними ознакомился, то убедился, что ни Мерецков, ни Штыков с Калашниковым, ни Мельников, ни Жданов с Маленковым и Берией не нуждались в правдивом слове, потому те папки более полувека и пролежали, никем не затребованные. Однако я, кажется, увлекся и допустил несправедливость по отношению к некоторым достойным людям и тороплюсь перед ними извиниться, и прежде всего, перед Иваном Алексеевичем Петровым. Он обнаружил эти папки раньше меня и потому я его считаю первооткрывателем I бесценных документов. Он, видать, тоже о них раньше не знал, хотя и работал в Карельском обкоме КПСС рядом с i первыми секретарями. Более того, был особо доверенным лицом: ездил вместе с Ворошиловым в Финляндию, позднее общался с Маленковым, Хрущевым, наконец, с Брежневым. Долго работал в Хельсинки главным редактором журнала "Ммаима я ме" ("Мир и мы").
Оказывается, и для него вход в партийный архив до 1990 года был заказан. Вскоре у него возникла необходимость заглянуть в архивные документы, чтобы восстановить в памяти боевую пору своей молодости: Иван Алексеевич готовил материал о своих боевых друзьях. И ему в тот раз повезло, сотрудница архива принесла папку, в которой в числе первых оказались документы о нем самом.
После него, по его подсказке, к тем папкам подобрался и я.
Эти папки в партийном архиве не значились под грифом "Секретно" или "Совершенно секретно". На них я не увидел предупреждений: "В зал не выносить!" или "Выписок не производить!". Исследователи их долго не трогали, как раз, может, потому, что без таких настораживающих обозначений считали эти папки не имеющими особой ценности. А может, их специально не выставляли напоказ? Когда литераторы писали ходатайство в ЦК ВКП(б), чтобы карел не репрессировать, эти папки тоже оставались не затребованными. Почему?
В них ведь наиболее аргументированные материалы в пользу карел! А папки как лежали, так и оставались пылиться на полках... На 73 страницах машинописного текста послания вождю нет фамилий героев, что фигурируют в папках. В чем дело?
Авторы докладной в ЦК ВКП(б) не знали о содержании папок? Возможно, но Куприянов-то знал! Тогда как понимать неупоминание им в письме к Сталину этих важнейших свидетельств героизма тысяч и тысяч никому не известных бывших простых тружеников: колхозников, лесозаготовителей, учителей, служащих?
Спустя полвека не просто отыскать объяснения, почему такие важные документы оказались незатребованными в самый тревожный для Карелии период?
Между тем никакие ЗАПИСКИ в ЦК партии и лично Сталину так рельефно, полно, объемно, а главное, объективно не характеризовали бы карел, как эти немые свидетели войны в самый трудный ее год.
В них рассказы не журналистов о воинах-карелах и даже не непосредственных командиров. Кого же? Этот вопрос я задавал многим участникам войны и почти все приходили к заключению: особистов. Именно они и их доверенные представляли сведения для характеристик. Именно они и те, кому было поручено сопровождать воинов в тыл и там пристально следить за их поведением, поставляли материал для аттестации карел.
Не потому ли донесения на солдат и офицеров написаны так, точно в бумагу и чернила впитался фронтовой запах пороха и гари? Читаются такие материалы с захватывающим интересом, впечатление такое, что осведомитель был рядом, пристально наблюдая за дерущимся с фашистом карелом.
В те времена знали, что в любом отряде, будь то партизанский, пограничный или группа проникновения в тыл, был представитель СМЕРШ.
Из этих многих тысяч характеристик вырисовывается и образ офицера - особиста, энкавэдэшника, кэгэбиста. Папки с их донесениями - еще одно подтверждение тому, что информаторы были посланы в войска и начали собирать документальные свидетельства на всех воинов - карелов, вепсов, финов. Это началось в конце сорок второго года, а закончилось в начале сорок третьего года.
Куприянова, видать, интересовали не биографии, не семейное положение, не место, где находится в данный момент семья воина: в эвакуации или на территории, оккупированной врагом. Ему позарез нужно было иметь сведения, как карелы бьются с врагами советской родины. И он узнал это не со слов какого-то трусливого анонима, а от тех, кто воевал рядом с ними в окопе, траншее, зенитном расчете. Будучи предельно честным и правдивым человеком, Первый решительно стал на сторону карел. Защищая местных жителей, он тем самым отстаивал честь и свободу и русских, украинцев, белорусов, татар...
Удивляет читателя архивов его прозорливость. По нынешним временам, Куприянова назвали бы ясновидцем.
За полтора-два года до репрессивных событий он словно предугадал их неизбежность и предпринял все возможное, чтобы не придать им столь разрушительный характер. Трудно подобрать слова, которые достойно оценили бы его дела. Молчаливо благодарят Куприянова те десятки тысяч карельских бойцов, чьи фамилии и честный самозабвенно-жертвенный воинский труд запечатлены на тысячах страниц в записях полувековой давности, являя собой бесценную летопись-хронику войны, что до сих пор пылится в папках на полках архива.
Думаю, я не огорчу читателя, если ограничусь пересказом сведений лишь о некоторых воинах, ведь столько тысяч донесений не опишешь! Может быть, эти впечатляющие свидетельства мужества карельских солдат мы увидим когда-нибудь опубликованными? Как сейчас Книги Памяти? Хочется этому верить.
Как выбрать из этих тысяч всего три-четыре фамилии, если все, о ком записано в папках, достойны памяти потомков? Думаю, меня не станут упрекать, если я признаюсь, что выбирал записи, чтобы здесь их привести, в первую очередь, о знакомых людях, например, об Иване Алексеевиче Петрове, с которым меня свела учеба в ПГУ. Он давал рецензию на мою дипломную работу (кстати, похвальную. На основе той дипломной работы впоследствии были выполнены и защищены три кандидатских диссертации).
Вторая встреча с Иваном Алексеевичем произошла вскоре после защиты мною дипломной работы, которая строилась почти на 90% на иностранных источниках (в основном, финских). Переводил я их самостоятельно, с детства владея финским языком. Университетские преподаватели, ознакомившись с моей работой, сделали вывод, что мне уместнее было бы работать в Хельсинки, в Советском Посольстве или корреспондентом какой-нибудь из центральных газет и порекомендовали обратиться по этому вопросу к Первому секретарю Карельского обкома КПСС И. И. Сенькину, напомнив ему о том, что в Финляндии рабо-тают некоторые собкоры центральных газет, плохо владеющие финским.
И. И. Сенькину мое предложение показалось разумным, и он направил меня к И. А. Петрову, как специалисту по финским делам, пользовавшемуся в то время огромным авторитетом не только в партийном руководстве Карелии, но и в ЦК КПСС.
К сожалению, Иван Алексеевич, как и многие другие влиятельные фигуры обкома к тому времени уже стал для спокойствия перестраховываться и моему заявлению ходу не дал. Мне тогда, конечно, было обидно и неприятно получить незаслуженный отказ, но не зря говорится, что время - лучший лекарь.
Судьба свела нас снова только через тридцать лет. Думаю, что И. А. Петров тогда уже не помнил ни моей диссертации, ни своей резолюции с возражением направить меня в Финляндию корреспондентом газеты "Правда".
Он говорил о том, что "Заговор генералов", который был опубликова на финском языке, не вобрал в себя очень многих, достойных потомков фактов.
- Каких, Иван Алексеевич? - спросил я Петрова. - И Он мне сделал откровение о папках, которые и для него были открытием.
- Знаешь,- говорил он мне,- читал я те донесения и как будто видел: я стрелял, бросался на противника, ползал по сырой земле, а за мной ходил человек и все записывал и куда-то доносил. В частях, конечно же, имелись доносчики.
Дальше я привожу несколько донесений, переписанных мной из слова в слово из драгоценнейшей архивной находки Ивана Алексеевича, чтобы читатель получил некоторое представление об этой, никоим образом не рассчитанной на тысячи глаз разновидности эпистолярного жанра.
Политотдел 32-й отдельной лыжной бригады 18.01.1943 г.
№ 124
ВС №119
Члену Военного Совета Карельского фронта генералу-майору т. Куприянову
ДОНЕСЕНИЕ
О боевой деятельности бойцов и командиров
карелов и финнов 32-й отдельной лыжной бригады.
Всего в бригаде 17 карел. На фронте Отечественной войны они показывают себя достойными защитниками Родины. Честно и мужественно дерутся с врагом, имеют особые заслуги перед Родиной.
(Список начинается с Петрова Ивана Алексеевича и кончается Егоровым Петром Тимофеевичем, имеющим 38 выходов в разведку в тыл противника).
1. Петров Иван Алексеевич на фронте с 7 июля 41 года. Совершил 19 выходов в тыл противника. С 7 июля 41 года по январь 42 года находился в партизанском отряде, действовавшем на Кестеньгском направлении.
С января 42 года по февраль 42 года находился в 72-м пограничном полку. С февраля по май 42 года в 200-м отдельном лыжном батальоне 8 отдельной лыжной бригады. С мая 42 года по настоящее время находится в 32-й отдельной лыжной бригаде переводчиком в разведотделе бригады.
Тов. Петров неоднократно участвовал в боях с немецко-финскими захватчиками, при этом показал себя преданным сыном Родины. За смелые действия в составе партизанского отряда в сентябре 41 года награжден медалью "За отвагу".
8.09.41 г. с группой партизан по дороге между Кестеньгой и Косалмой т. Петров обстрелял две автомашины. В одной ехал немецкий офицер. Шофер при попытке скрыться был убит, офицер, пытавшийся спрятаться в кювете, начал отстреливаться. Подобравшись поближе и замаскировавшись позади машины, т. Петров убил офицера, взял портфель с ценными документами, картами и дневником.
Подошедшие еще 12 автомашин группа обстреляла. В результате 10 вражеских шоферов были убиты, один взят в плен, одному удалось скрыться. На дороге создалась пробка из 14 автомашин. Группа, выполнив задание, скрылась.
(Далее перечисляются уничтоженная вражеская техника, истребленные солдаты и офицеры то в составе групп, то в одиночку).
015 19.01.1943
Политический отдел 19-й армии ВС№ 129
Секретно Экз. № 1 21-1-43
Члену Военного Совета
Карельского фронта
генерал-майору тов. Куприянову Г. Н.
Во исполнение вашей шифрограммы представляю полученную мной из политорганов соединений информацию о бойцах, командирах и политработниках финнах и карелах, проявивших в боях с немецко-фашистскими захватчиками мужество и стойкость.
Начальник политотдела 19-й армии полковник Пурачевский
Отправлено 2 экземпляра
1 экземпляр - адресату
2 экземпляр - в дело
17.01.1943 г.
Липаев Егор Архипович, старшина, смелый, бесстрашный командир. Уничтожил более 40 немецких солдат и офицеров.
19.09.42 г. во время следования на помощь находящемуся в окружении батальону Липаев столкнулся с группой противника, намного превосходящей свой отряд по численнности.
В жестоком бою группа Липаева отразила ряд атак врага. Своим личным примером Липаев воодушевлял бойцов Мб отражение врага, а затем поднял в атаку и повел на противника. Сам постоянно находился впереди. С возгласами «За Родину", "За Сталина" атака противника была отбита.
В этом бою Липаев уничтожил более 10 фашистов. Сам погиб смертью храбрых.
Политотдел 32-й армии
полковник Орлов.
Томмола Тойво, полковник, командир дивизии.
Ежедневно повышает свои знания, использует опыт Сталинградской битвы, волевой, энергичный руководитель.
В боях на Кестеньгском направлении он организовал ряд операций, успешно закончившихся для дивизии.
На счету соединения 3898 истребленных фашистов, из них одними снайперами 1880 человек.
В дивизии более 500 награжденных боевыми орденами Советского Союза.
Пройдет полгода, и ему присвоят звание генерал-майора, а через год с небольшим он будет отстранен от командования дивизией, хотя на его счету будет немало побед. Удалят по причине того, что он - финн. (От автора).
Тщательное знакомство с донесениями из политотделов вызывает довольно недоуменные суждения.
Во-первых, в этих донесениях нет фамилий первых Героев Советского Союза, даже Петра Тикиляйнена, финна по национальности, а он был самым первым героем Советского Союза на Карельском фронте! Нет многих других имен героев. Почему? Забывчивость службистов политотделов? Вряд ли.
Во-вторых, карелов на войну бросили, когда еще финны не перешли в наступление по всему фронту, и в Карелии еще около двух недель не объявляли призыва в армию. Стало быть, им вместе с русскими, проживавшими в приграничных местностях, пришлось первыми принять на себя ошеломляющий удар финских частей и первыми нести самые большие потери. В донесениях же о потерях ни слова. Почему? Куприянов не запрашивал? Но эти воины грудью стали преградой на пути врага! Тут что-то не то...
Нет также в донесениях ни слова и о самых первых патриотах - бойцах истребительных батальонов.
Ведлозерский батальон, а его скорее можно было бы отнести к разряду усиленных рот, принял бой, когда под Колатсельгой не было никаких армейских регулярных частей. И хотя финны превосходили истребителей по численности больше чем вдесятеро, а о вооружении и говорить не приходится (истребители были вооружены винтовками времен первой мировой войны), они все-таки не бросились врассыпную при появлении противника с автоматическим оружием и современной техникой.
Более десяти лет назад мне довелось писать об одном бойце этого батальона - Пекшиеве Михаиле Яковлевиче. Он под Колатсельгой был ранен, после скитания в лесах рана нагноилась, и он там бы и погиб, если бы бойцы-товарищи не притащили его в один из домиков отдаленной деревни. Там его нашли финны. Им удалось его выходить.
В очерке об этом истребителе я ставил вопрос о том, чтобы его считать участником войны.
По тому делу ходил в Пряжинский военкомат. Военком обещал заняться делом Пекшиева М. Я.
С тех пор прошло десять лет. Никакие свидетельские показания, объясняли мне, не годятся для подтверждения, чтобы его считать участником войны.
-А если пришлют из Финляндии справку, что такой-то лежал в их госпитале тогда-то и тогда-то, признаете его участником войны? - И справки я добыл.
То, что Михаил Яковлевич был ранен при обороне Колатсельги, знают десятки кинелахтинцев, а знали многие сотни. Какие же еще нужны справки?
