"Согласно содержавшейся в заключенном между Россией и Финляндией мирном договоре статье об амнистии, лицам, принадлежавшим к финскому населению Петроградской губернии, а равно карельскому населению Олонецкой и Архангельской губерний, бежавшим с родины, даруется полная политическая амнистия и им предоставляется право возвратиться на родину". Кто же стал именоваться беженцами? И по какой причине?
Бежали, по-видимому, зажиточные крестьяне, не приемлющие коллективного ведения хозяйства. Им было известно о том, что в стране победившей социалистической революции будут колхозы и иные формы коллективного ведения хозяйства.
Встречи с беженцами из Карелии в Финляндию, а таких встреч у пишущего эти строки в годы войны было превеликое множество, позволяют заявить, что те были не только работящими карелами, но и наиболее грамотными. Многие из них свои силы и способности отдали стране Суоми. Одна из причин процветания Суоми - это участие в научно-техническом прогрессе тех самых карел, которые стали именоваться беженцами, и, конечно, их потомков.
Руководители Карельской организации большевиков, губисполкома и некоторых других ведомств в Карелию выехали по личной рекомендации В. И. Ленина, в качестве эмиссаров вождя мирового пролетариата.
В лихое время посланцы председателя Совнаркома, являясь чужестранцами, заправляли делами края, как хотели, фактически не считаясь с интересами местного населения.
Кто же эти чужестранцы, например Гюллинг? До 1919 года он был одним из руководителей социал-демократической партии Финляндии, в 1921 году стал во главе исполкома Карельской трудовой коммуны (КТК), а с 1923 года председателем СНК КАССР.
Большевистскую организацию тоже возглавлял не карел - Ровно Г. С. Думается, читатели знакомы с именем Ровно. Будучи с апреля 1917 года начальником милиции города Хельсинки, Ровно прятал у себя на квартире В. И. Ленина. С 1929 года Ровно возглавлял Карельскую организацию большевиков до самого ареста в 1935 г.
О соратнике В. И. Ленина, пожалуй, достаточно сказано. А вот о Гюллинге есть необходимость добавить некоторые подробности:
В письме к Ю. Сирола из Стокгольма Гюллинг писал: "...из территории Карелии и Кольского полуострова следовало бы образовать особую Карельскую коммуну... Эта Карельская коммуна пользовалась бы в известной степени особым положением в Российской советской республике".
Какие причины подсказали автору письма предложить основать Карельскую коммуну? Их несколько. Видимо, не все равнозначны. Тем не менее, их стоит привести хотя бы с некоторыми сокращениями. Именно они во многом определяли политику не только "чужестранцев", но и всех основных руководителей новой России..
1. Территория (имеется в виду Карелия) представляет экономически единое целое, для которого необходимо единообразное экономическое ведение дел.
2. По отношению к остальной России территория находится в стороне...
3. В национальном отношении население наполовину русское и наполовину карельское, причем, последняя часть проявляла националистические наклонности.
Принцип самоопределения, применения которого здесь, правда, фарисейски, требовали со стороны Финляндии, был бы, наверное, посредством коммуны разрешен...
Наконец, следовало также учитывать финскую идеологию. Это обстоятельство имеет свое значение по отношению к Европе, так как финны о нем постоянно кричат... Посредством основания Карельской коммуны будет сломлено острие такой агитации.
4. Разрешение карельского вопроса таким образом имело бы, наверное, значение по отношению к Финляндии после смерти великофинских мечтаний (Гюллинг, видимо, имел в виду намерение Финляндии создать государство до Урала). Будущая революция могла бы получить национальную окраску таким образом, что она имела бы влияние на мелкокрестьянскую демократию Финляндии... Карель-ская коммуна могла вести революционную агитацию и посредством основания образцового общества на границе Финляндии подготовлять в идейном отношении почву для финляндской революции.
Карелия является частью Скандинавии и в своей северной части подходит очень близко ко всем Скандинавским странам. Она является стратегическим исходным пунктом для революционизирования не только Финляндии, но и всей Скандинавии. Оттуда необходимо положить начало революционной агитации в этих странах. Это должно происходить, между прочим, таким путем, что сюда (в Карелию) непременно для работ, например, для обучения, но главным образом для вступления в особый Шведский или Норвежский полк, перешли бы во всяком случае тысячи две рабочих этих стран... Идея рабочей революции служила бы таким образом созданию единой в производственном отношении Скандинавской Советской власти.
Я особенно охотно принял бы сам участие в осуществлении этого плана, который я, как тебе известно, уже и раньше обдумывал. Ведь я уже почти полтора года работаю здесь в деле обращения в новую веру языческой страны..."
Зададим себе вопрос: могла ли вырваться последняя фраза (откровенно высокомерное признание своего превосходства), скажем, у такого же, если не более образованного коренного жителя Карелии: карела, финна, вепса, русского?
Думается, Гюллинг был не единственным представителем чужой страны, так высокомерно думающим о способностях местного населения.
Часто можно слышать от разных специалистов разговоры о том, что карельский вопрос мог и не вспыхнуть весной-летом 1944 года, если бы на Карельский фронт не был переведен из Волхова Мерецков, а с ним вместе и почти весь штаб.
Ранее других эту мысль выдвинул секретарь ЦК КП(б) КФССР Г. Н. Куприянов.
Этой версии вместе с ним придерживалась довольно мощная группа его сторонников.
Кстати, сторонники ее не перевелись и по сей день.
Мне, исследовавшему карельский вопрос в течение многих лет и ради выяснения истины побывавшему во многих областях, где могли быть документы, хоть немного прояснявшие проблему, очевидно, что карельский вопрос гораздо сложнее, чем кажется иному читателю, не искушенному в тонкостях этого политического и национального дела.
Кто же все-таки бросил первый камень, подняв вопрос о выселении народа Карело-Финской АССР?
Сегодня, как говорят некоторые мои знакомые, этот вопрос перешел в категорию чисто теоретических. Мне трудно согласиться с такой позицией, еще не все кануло в Лету, а самое больное и обидное уйдет только вместе с обиженными.
Сейчас в Карелии, Ленинградской области и Санкт-Петербурге проживает не один десяток тысяч граждан, для которых описываемые мною события предпоследнего года войны, стоит только ненароком заговорить о них, отдаются душевной болью.
Десятки тысяч жителей Севера либо подпадали под категорию изгоев, либо сами в разной степени принимали участие в подготовке людей к выселению. Отсюда и стремление к предельной честности и ответственности в изложении темы и отдельных ее эпизодов.
Начнем с того, что побудило высокие инстанции ре-шиться на выселение карел. Обратимся к внешним причинам, скажем, притязаниям Финляндии к Советской Карелии. Уже само вторжение финской армии в июле 1941 года в пределы Карелии Москва рассматривала как давнюю мечту финских правящих кругов создать Великую Финляндию за счет российских территорий, куда входила бы и Советская Карелия.
Тогдашнее советское руководство в силу классовой ограниченности и великодержавных устремлений в причинах вторжения финской армии видело лишь этот единственный аспект.
Поиски документов, хранящихся в архивах партийных комитетов, НКВД и КГБ, личные воспоминания участников тех событий, их рассказы, письма, наконец, сопоставление фактов позволили уяснить причины обострения отношений между Ждановым и руководством Карелии, понять мотивы нагнетания недоверия, даже вражды самыми высокими инстанциями к жителям Карелии и лично к Куприянову.
Удивительно то, что конфликт не гасился, а его систематически подогревали, причем с годами к нему подключались все более мощные факторы силового давления. Наконец наступил момент, когда никто не смел и заикнуться в защиту не только одного человека, группы людей, целых предприятий, целого народа, не откуда-то свалившегося, а тут родившегося, давшего названия селениям, краю, озерам и рекам. И этот народ оказался заложником каких-то злых сил, тех людей, которые не терпели рядом других, кто не так говорил, иначе оценивал какие-то факты, явления, события. Этот народ должен был исчезнуть, затеряться в лесах Дальней Сибири или степях Казахстана.
Потерявшегося человека ищут и находят. Как быть с целым народом? Высылать научились: дал команду, попугал выстрелами, не помогло - ухлопал одного-другого; опомнятся, сами двинутся, куда укажут.
Другое дело, если у него есть защитники, не менее вооруженные, чем гонители. Их к тому же гораздо больше. Говорят, на первых порах на Карельском фронте дрались около ста тысяч выходцев из родных мест. Как быть с ними? Бросят фронт и тогда не избежать заварухи.
Главное, оголится фронт. Враг сразу нащупает слабые места и устремится к Кировской железной дороге. Перережет стальную магистраль. Это уже катастрофа.
Страшно представить, что могло бы случиться, если бы провокаторы пошли на такой шаг. А ведь и такая ситуация в одно время назревала. Знали ли наверху о таких соображениях руководителей фронта? Как не знать, но фактам давали обтекаемые объяснения и оборачивали опять же против народа Карелии. И дело дошло до того, что конфликт вышел на открытую арену. Скрывать его не имело смысла, а главное, он стал настолько обостренным, что его авторы решились пойти ва-банк.
Невольно возникает вопрос: какая муха укусила Жданова, коль он решился на разрыв с Карелией?
Почему партийные лидеры двух соседних регионов начали конфликтовать, объяснить и просто и сложно. Тому и другому конфликтующему деятелю, узнай о том Сталин, не сдобровать бы.
Понимал ли Жданов, чем рискует? Он, заранее подготовив свой тыл на случай гнева вождя, давно уже нажимал на Куприянова.
В начале войны он требовал, чтобы Седьмая армия, защищавшая Карелию, воевала более энергично и тем сковывала наступавшие финские дивизии, что рвались к Ленинграду. По мнению Жданова, война в Карелии первый месяц шла как бы на уровне прощупывания финнами сил Седьмой армии. Зато на Карельском перешейке финны нажимали вовсю.
Взгляд Жданова на боевые действия в Карелии наводил на мысль о том, что неудачи в ходе Финской войны тоже объяснимы одним и тем же: финны в Карелии воюют, что играют. Теперь все неудачи и в той войне, и послевоенном переустройстве территории, в частности Карельского перешейка, он приписывал Куприянову. Даже то, что созданная осенью тридцать девятого года так называемая Народная армия Финляндии, которая была призвана проводить советскую политику в покоренной Финляндии, действуя по указанию премьера Куусинена, частью оставалась в резерве. То, что он, Жданов, не стал дергать, как марионетку за веревки, премьера Куусинена, отсюда, из Ленинграда, была вина того же Куприянова и карел.
Территории, отхваченные у финнов, какое-то время не могли поделить: то ли отдать Ленинградской области, то ли Карелии.
Все говорило в пользу присоединения Карельского перешейка к Карелии. Ее статус был выше области. Но вышло иначе.
Осенью сорок четвертого года, когда речь зашла о разделе части финской территории, которая была завоевана летом того же года, Жданов насмешливо спросил Куприянова:
- Зачем вам, карелам, Карельский перешеек?
А мог и не спросить. Сталин уже давно согласился с ним: Карельскому перешейку быть в составе Ленинградской области. Для Жданова Куприянов давно стал конкурентом и с ним надо было соответственно и обращаться.
Обозлил Куприянов Жданова еще в начале войны, и он не забыл обиды; мстительный нрав Жданова вскоре отзовется не только на Куприянове. Геннадий Николаевич, как станет известно, давно стал пристально наблюдать за действиями Жданова. Однако ни сам он, ни его секретари из
ЦК компартии об этом никогда не писали и публично не признавались.
В архивах тоже нет сколько-либо четких сведений, с какого времени и почему началась конфронтация между двумя лидерами. Вернее будет сказать, между соглядатаями Жданова - генералами из Волхова и Куприяновым.
Знание начала открытой схватки позволит читателю полнее представить, насколько она была жесткой, непримиримой и заранее обреченной. Она не могла дать победы ни той, ни другой стороне: ни. Ленинградскому фронту и городу Ленина, ни Карельскому фронту и жителям КФССР.
Кем эта борьба велась, кто ее подпитывал, и почему в ней были заинтересованы высшие круги?..
По признанию самого Куприянова, она началась с назначения Ставкой нового командующего Карельским фронтом Кирилла Афанасьевича Мерецкова и прибытием вместе с ним группы генералов в Беломорск. Среди вновь прибывших более известной и агрессивной личностью оказался представитель Сталина Терентий Фомич Штыков. Личные представители Сталина на всех фронтах были людьми властными, с почти неограниченными полномочиями, а Штыков к тому же особо доверенным лицом Андрея Александровича Жданова. Еще недавно он работал под его непосредственным началом, занимая должность второго секретаря Ленинградского обкома ВКП(б).
Среди прибывших с Волховского фронта чуть заметнее других выделялся генерал Калашников К. Ф., ставший начальником политуправления фронта.
Ни для кого на Карельском фронте не было секретом, что новые руководители фронта, причем самого протяженного, ставленники одного из наиболее влиятельных членов политбюро ЦК ВКП(б) Жданова. Собственно, с их прибытия на север и начинается та борьба, которая не принесет победы никому, зато осложнит руководство операциями по изгнанию финской армии с территории КФССР. С конца февраля сорок четвертого года Куприянов вынужден сосредоточиться на контрмерах, чтобы волховские генералы, жестко контролируемые из Ленинградского обкома ВКП(б), не сумели осуществить своих черных замыслов.
Было бы непростительно не сказать о том, что не Куприянов был инициатором развернувшейся схватки, не он начал выискивать немыслимые грехи в действиях руководства Карельского фронта при командующем Фролове и ЦК КП(б) Карелии. Он лишь принял вызов волховчан.
Первые попытки анализа деятельности волховчан на карельской земле Куприянов предпринял в разных записках, ныне хранящихся в архиве Республики Карелия. Часть их вошла в его произведения о войне, изданные в "Лениздате" и издательстве "Карелия".
В них он затрагивал лишь отдельные эпизоды жизни генералов и никак их не связывал ни с Ждановым, ни с высшим руководством Красной Армии. Только спустя годы он обратил внимание на деятельность Ставки и то в связи с изданием книги С. М. Штеменко "Генеральный штаб в годы войны".
Куприянов подверг анализу связь генштаба с Карельским фронтом в бытность Мерецкова.
